Запрокинув голову, я вгляделась в лица, и тут мне окончательно поплохело: вместо лиц у всех троих поблескивал металл и стекло. И не в очках или там моноклях, а полноценно, закрывая все от шеи по самую шляпу наподобие щитка от мотоциклетного шлема.

Минутку, какие шляпы?!

Где я вообще?

За плотно обступившей меня троицей виднелся пустынный пейзаж странной расцветки. Алые, синие и оранжевые полосы сплетались в причудливые узоры, как на полотнах абстракционистов, совершенно не походя на привычные мне зеленые поля. Столь же привычных высоток тоже видно не было — вообще никакого жилья на многие километры, до самого изрезанного грядой скал горизонта.

На всякий случай я еще раз потёрла лицо. Мало ли у меня от песчинок в глазах галлюцинации начались?

Какие поля, Адуль, снег вообще-то лежать должен по колено. Если мы только не в южном полушарии…

— Нет, обычная вроде. Просто одежда странная, — прокомментировал мои телодвижения один из наблюдателей эксперимента. Он, кроме байкерского наряда, мог похвастать весьма ухоженной бородкой клинышком, видневшейся из-под стеклянного забрала. У остальных из-под шляп тоже виднелись волосы разной степени всклокоченности, а за стеклянными щитками угадывались очертания лиц. Так что мой первоначальный испуг — неужели я угодила к инопланетянам?! — понемногу улёгся.

Правда, сильно веселее не стало.

Ну не похожа окружающая среда на ближайшее Подмосковье! Значит, куда-то меня взрывом занесло, причём довольно далеко от дома…

— Вы кто? И где я? — неуверенно пискнула, не решаясь подняться на ноги. Так-то я маленькая и безобидная, а вот развернусь во все свои сто восемьдесят с лишним — мало не покажется.

Одно время, в голодные студенческие годы, когда у отца не ладилось на работе, я моделью подрабатывала. Поступали предложения и более интимного характера, но до такой степени я все же не нуждалась.

А худоба моя — не результат диет и голоданий, а наследственность и общая шилопопость. Как мне завидовали немногочисленные подружки, словами не передать. Только вот мне, наоборот, хотелось хоть что-нибудь себе наесть. Перед или зад. На оба уж не замахиваюсь. Но увы, что называется, не в коня корм.

Мужчины шагнули поближе, один из них, который с бородкой, склонился вплотную, пристально рассматривая меня и даже голову поворачивая, как голубь: то одной стороной, то другой. Наверное, этот его стеклянный щиток затруднял обзор.

— У меня есть более интересный вопрос, — пробормотал он. — Кто вы такая и что забыли на месте проведения секретного эксперимента?

Я невольно попыталась забиться глубже под спасительный столик, забыв, что его убрали вместе со всем остальным завалом, и опрокинулась на спину. Кофр выпал из рук, ударился о каменистую землю, что-то внутри него хрустнуло — и он раскрылся. Драгоценные кисти и палитры, собираемые мною поштучно, из лимитированных коллекций, вывалились в пыль — закрепить-то я их не успела.

Бородач выпрямился и пнул ко мне отлетевшую дальше всех кисточку для бровей.

— Краски, кисти… Я-то думал, прибор какой. Похоже, заплутавшая художница, — поделился он наблюдением с коллегами. Те пожали плечами, предоставляя ему право решать. Я быстро, не глядя, запихивала содержимое обратно в кофр. И правильно делала.

— Поедешь с нами. Пусть мастер теней на тебя глянет, — выдал после недолгого размышления бородач, подцепил меня под локоть и потянул вверх. Пришлось подниматься на ноги.

Все трое оказались мне где-то до уровня бровей. Неплохо, но они явно не ожидали лицезреть подобную мне каланчу, даже отступили на шаг. Я вцепилась обеими руками в чемоданчик, ссутулилась и потупилась. Выражение лица было отточено на режиссёрах и продюсерах, когда нужно было вызвать жалость и добиться принятия на работу.