Однако с тех пор, как мы очутились в недрах неприветливого храма, здоровяк казался точно не в себе. Всегда остроумный, находчивый, привыкший не раздумывая бросать вызов любым тяготам, он не проронил за столь продолжительный путь ни одной задорной колкости, ни разу не усмехнулся над незавидностью нашего положения. И что самое подозрительное, не выдал ни единого ругательства с упоминанием «проклятой хидны», которую так любил винить в свершении всяческих бед.

Подобные перемены были чужды для Тамиора и основательно выбивали меня из колеи. Вместе с тем, когда он все же решался заговорить о чем-либо, его речь казалась мне совершенно чужой. Безразличный, лишенный жизни тон старательно увязывал в единый клубок нити простых умозаключений, что отнюдь не являлось умелым достоинством воина. Напротив – белобородый предпочитал действовать и непременно норовил избегать долгих и нудных дискуссий. И то, что происходило сейчас, слишком явно рознилось с ожидаемой действительностью.

Вот уже не в первый раз я возвращался к началу тревожных размышлений, судорожно прокручивая в уме их снова и снова. На вопрос самому себе – «что же не так?» – я мог ответить лишь однозначно – «все». Внезапно враждебный, лишь изредка мигающий взгляд рыцаря виделся каким-то бездушным и в то же время каждый раз оставлял неприятное липкое ощущение неминуемой потери.

Если бы речь шла о любом другом члене нашего отряда, я с легкостью бы списал подмеченные странности на причуды изможденного голодом и жаждой рассудка. Но только не в случае с Тамиором. Нет-нет… Этот человек обладал поистине титанической стойкостью, несгибаемой волей и еще большей гордостью, которая ни за что не позволяла ему выказывать слабость. К тому же бородач, которого знал я, лишь только заслышав зов соратников о помощи, ни мгновения не сомневаясь в верности решения, сломя голову ринулся бы на выручку. Сейчас же он не только не сдвинулся с места, но и положил все усилия на то, чтобы предостеречь меня от скоропалительной затеи. Впрочем, иной раз, скрепя сердце, я все же признавал его правоту и убедительность некоторых доводов.

Я невольно сжал зубы и поглядел на широкую спину товарища, скрытую под тяжелой сталью старого громоздкого щита. Рыцарь уверенно продвигался вдоль незнакомых тоннелей, словно ясно осознавал, куда ведет тот или иной изгиб коридоров. Конечно, зачастую иного пути попросту не представлялось, но, когда перед нами возникала редкая развилка, он, не советуясь, вопреки установленным им же негласным правилам команды, молча делал выбор за нас обоих.

– Странно… – чуть слышно прошептал я, позволяя крохам накопившегося беспокойства тихо выбраться наружу.

Рыцарь не придал важности слабо разборчивому бормотанию за плечами и ускорил шаг.

Нарастающее под плотными кольцами нардиевой кольчуги волнение не позволяло сосредоточиться. Возможно, отрешившись, я смог бы почувствовать выход, как тогда, в катакомбах Висмутовых столпов. Но такой роскошью, как покой, я не обладал. Каждый раз, когда я пытался остановиться и сделать короткий привал, мой спутник словно нарочно ускорялся. Что невольно наводило на уж слишком скверные мысли – «а не в большей ли я опасности, чем вторая половина отряда?». Однако иного решения, кроме как следовать за Тамиором дальше и быть настороже, я не видел.

– Варанта, поспеши! – сухо бросил белобородый, преодолев последний уступ лихо закрученной спирали.

Я шел двумя пролетами ниже и теперь, когда воин переступил порог следующего яруса, мог только лишь слышать его голос.

– Шевелись, броктар, – нетерпеливо подгонял меня спутник, – кажется, мы почти у цели.