Адашев покраснел.

– А я вот ни разу не видел. Можешь?

– Могу, государь, – деланно вздохнул Ракшай.

Баня, в которой они сидели, больше напоминала дворец и занимала почти всю подклеть, то есть всю нижнюю часть трёхэтажного здания, стоявшего на огороженной высоким забором территории верфи. На втором этаже находился зал приёмов, как назвал его Санька, а на третьем – опочивальни. Кладовые и кухня находилась в соседнем двухэтажном здании, соединённым с «баней» переходами.

Как не странно, Сильвестр о блудном грехе промолчал. Видимо хотел поймать Саньку на содомии. Однако, что такое содомия, Александр Викторович знал и кикиморкам своим строго настрого опускаться до оной заказал ещё в Твери. Но они и сами удивились, что такое получение плотского удовольствия возможно. А Санька даже пожалел, что заговорил с ними на эту тему.

Санька не мог знать, что царские банные посиделки закончатся так банально, но как опытный организатор всевозможных охот, где-то в подкорке имел ввиду и такое развитие событий. Поэтому он, выйдя из бани, шепнул охранницам, стоящим на входе несколько слов, а сам вернулся в тепло.

– Скоро будут, – сказал Санька. – Кто в парную?

Его поддержал только Адашев.

У Саньки это уже был третий заход в парилку и он лупцевал себя дубовыми вениками неистово. Адашев знал способности Ракшая, потому ему не мешал и сидел на нижней ступеньке прячась от обжигающего пара.

– Как ты можешь это терпеть? – Проговорил Алексей Фёдорович, прикрывая лицо от обжигающего воздуха, передвигаемого взмахами веников.

Санька же только кряхтел.

– Ты специально сюда сбежал? – Спросил боярин.

– Псарь не должен смотреть, как блудит царь, – ответил выдуманной прибауткой Александр. – У меня тут запасной секретный выход имеется. Чтобы никто дверь банную не припёр и трубу не закрыл, чтобы угорели мы. Сейчас тоже может пригодиться. Не высидим мы так долго с тобой. Знаю я своих девиц. Весьма искусны они в плотских утехах.

Адашев покряхтел немного и спросил:

– Где дверь, говоришь?

– Да пойдём уже. Там и обмоемся.

Он дёрнул на себя крюк с мочалками и показал на распахнувшуюся дверь.

– Проходи, Алексей Фёдорович.

Это была обычная душевая, где они пошкрябали друг друга мочалками, обмылись и прошли в другую комнату – раздевалку.

– Занятно тут у тебя, – удивился боярин. – Много труда вложил. А всего-то в баню. И свет у тебя необычный. Что за светильники?

На стенах во «дворце» висели масляные лампы, закрытые квадратным стеклянным колпаком. Зелёные матовые стёкла, связанные в кубы свинцовыми рёбрами не очень хорошо пропускали свет, но Санька радовался и этому. Лучины и свечи в этом мире его просто утомили и он, отдав шведам целых двадцать рублей за сто стёкол примерно десять на десять сантиметров, радовался этому лучу света в тёмном царстве почти по-детски.

– Масляные. Конопляное масло.

Адашев обвёл помещение внимательным взглядом. Потом встал и выглянул за другую дверь, за которой была задняя часть дворца и стояли ещё две девицы-воительницы.

– Ох ты, господи, – перекрестился Адашев. – везде они у тебя стоят.

– Берегут.

– Надёжные?

Санька пожал плечами.

– Я вот, что тебе хотел сказать, Ракшай.

Он поёжился и Александр достал из платяного шкафа две большие махровые простыни. Одну он отдал Адашеву, в другую завернулся сам.

– Убить меня пытались, – сказал окольничий. – Три раза за этот год. При взятии Казани стреляли из пищали и лука, когда Азов брали стрела попала в шею. И в Москве перед нашим отъездом стрельнули, да, похоже, что потравили зельем стрелу. Неможется мне всю дорогу. И всё хуже, и хуже деется. Сейчас сижу и голова кругом идёт.