Скоро нам стало понятно, что в доме были помещения, где люди – новые неведомые хозяева, бывали чаще. Тут не надо быть выдающимся детективом. Кухня, холл и ванная поддерживались в идеальной чистоте, а также та синяя Акулья комната в подвале. Как часто тут бывали? И на сколько времени они сюда приходили? И главное – с какими целями? На втором этаже в центральной части мы обнаружили любопытную систему соединяющихся друг с другом коридоров. Многие комнаты обладали двумя-тремя дверьми, которые выводили в крошечные холльчики, лесенки и проходики. По одному из них я очутилась вновь в левом крыле, где уже мы были. Пит нашёл проход в правое крыло, и сообщил, что там много пыльных картин с мутантами, а также больше всего разбитых окон.

Меня влёк чердак. К нашему удивлению, дверь туда оказалась запертой. Пришлось снова воспользоваться Иглой. Замок был старым, проржавевшим, из чего мы заключили, что на чердак давно никто не поднимался. Едва мы проникли туда, нас встретил затхлый душный воздух. Здесь все окна целые и не открывались возможно даже в те времена, пока Лизавьетт тут спокойно жила до своего шедеврального двойного убийства.

Чердак был скопищем всевозможного хлама. Здесь большая часть мебели и предметов оказалась завешена старыми простынями, словно списанные музейные экспонаты. Из-за того, что пыльных окон тут вполне достаточно и дневного света ещё хватало, мы не стали пользоваться фонарём.

Пит нашёл на чердаке уголок, где Лизавьетт хранила чистые холсты, рамы, запасы красок и кистей. У красок, в отличие от колбасы внизу в холодильнике, уже истёк срок годности, они засохли напрочь. Ещё там лежали старые альбомы-эскизники, которые заинтересовали моего друга так же сильно, как и меня – медальон с Кархародоном.

– Ты только посмотри, она тут работала над гениальной картиной! И снова – акула!

В эскизнике, который с восхищением разглядывал Пит, мы увидели карандашные наброски. Лизавьетт на нескольких листах искала форму выражения лица героини картины, позу, композицию. Картина изображала неземной красоты женщину верхом на акуле, устремляющуюся навстречу волнам.

– Она уделяла большое внимание этой работе. Но что бы это значило, и есть ли законченная картина? Не это ли то, что мы ищем? – задался Пит вопросом.

Он оглядел чердак и, словно повинуясь наитию, двинулся к большому плоскому предмету, закутанному в белый саван. Предмет этот прислонен к стене, у дальнего окна, и по габаритам был прямоугольником примерно метр на полтора. Питом, так же как и мною в Акульей Комнате, овладела магия этого места, и он принялся с ярым нетерпением разворачивать картину. Настала моя очередь спрашивать:

– Что ты делаешь?

– Хочу посмотреть! – упрямо заявил агент 003. Меня несколько обескуражила такая перемена в нём: ведь до того, как мы пришли на чердак, он буквально достал меня высказываниями пойти прочь из этой виллы.

– Клот, достань фонарь! Это же она! – в восторге ахнул Сыщик.

Но и без фонаря понятно, что мы нашли законченную картину, повторяющую сюжет в эскизнике. Только в красках.

– Как ты узнал? – спросила я.

– Я использовал методику, которой пользуются все детективы: подключил эмпатию, умение мыслить как преступник. Проник в душу маниакальной художницы.

– Ты несёшь тарабарщину, – признала я.

– О да, ведь мы недавно пришли к выводу, что мы оба психи и в доску свои, так ведь? Гляди-ка, агент 001, в этом лице – её автопортрет!

Пит несколько минут умильно разглядывал женщину, мчащуюся в пенном море верхом на акуле, под кроваво-красным небом. Женщина изображена в несколько эротичной позе, вся выгнулась, запрокинула голову, приоткрыла рот, словно находилась в объятиях любовника. Женщина с картины обладала богатой каштановой копной волос, стройной полуобнажённой фигурой и большой красивой грудью. Акула, на которой она так сексапильно восседала, напоминала эту рыбу лишь отдалёнными чертами. Художница изобразила тут акулу сущим адовым монстром-демоном, с прожорливой зверской пастью и страшенными почти человеческими глазами, в которых плескались похоть и садизм. Морские волны в том месте, где акула выплёскивалась из воды, окрашены цветом крови жертв. Жертвы, кстати, не нарисованы: скорее всего, по замыслу госпожи Рискони, акула уже их съела. Сожрала, наслаждаясь потоками крови, в которой плыла, задрав голову, и предвкушала ещё большее наслаждение от общения со своей соблазнительной всадницей.