В обычной суете и повседневной пыли

Мы о волшебном мире позабыли,

То, что душа хотела и искала,

О чём она и до рожденья знала.

Душа бежит в знакомые равнины,

Где райские сады и херувимы,

Где чудно всё и всё покрыто тайной,

В мир сказок, где всё зыбко, нереально.

За золотом в погоне меркантильной

Мы связь теряем с силою всесильной,

Из мира сказок в быт и грязь уходим

И за собой детей туда уводим.

Пишу вот басни, вроде и не сказки,

В мир сказочный смотрю слегка с опаской,

Он так огромен, необъятен, чуден,

Но только в сказке в чудо верят люди.

Не сказка – басня в том,

Как много мы теряем,

Когда волшебных сказок не читаем!

Я вижу Рим: мы – гладиаторы, стоим,

И друг мою мне спину прикрывает.

Конец – когда из нас кто упадёт…

И я, и друг, конечно, тоже это знает!

Я вижу против нас —

Две боевые колесницы,

Друг крикнул вовремя:

«Давай, левей подвинься!»

Я влево отскочил,

Возница мимо пролетает,

С копьём я руку протянул —

Копьё в возницу попадает!

Залился кровью он,

Но есть ещё вторая.

Нам нужно три щита,

Мы точно это знаем!

Три друга подошли,

Стоят, щиты смыкая,

Возницу «черепаха» ждёт,

И колесница налетает!

Перевернулася!

О, какое наслажденье

Добить мечом насквозь,

На пораженье!

Проснулся… Утро… Сон…

Но я мечтаю,

Что друг всегда

Мне спину прикрывает!

Мой друг знал слово, что «нельзя»!

Горел, пылил, употреблял,

Под нож ложился, но с утра

Он, как обычно, принимал…

Одет, обут, как франт,

И золото в ломбарде,

Машина, джип последний,

Будто на параде.

Но почему ж нельзя?

Вот с этим он не мог никак смириться!

И с тем, что с ним произойдёт,

Никак не мог он согласиться.

Гордыня, вера в свои силы

Его бодрила и бесила,

И вот однажды на звонок

Жена ответила: «Не смог он… выжить!»

Длинной чередою

Идут умершие, бредут за мной друзья…

Я вроде помню это,

Но где теперь они, а где ты, жизнь «поэта»?

Где я? А где же это завтра?

И что, и будет даже послезавтра?

Сергей так думал, думал и Владимир…

И я… Но нет уж, не хочу я с ними!

Кому пишу, кому стихи читаю?

Вдруг пригодится, этого не знаю.

Слов в басне много, слов красивых, разных —

Шагов не делай лишних и опасных.

Не будь героем!

Жизнь свою ты не ломай!

Цени здоровье!

В гроб себя не загоняй!

Люблю широкие проспекты,

Чаруют тёмные аллеи,

Ведь эти тёмные аллеи

Любили классики, лелея

Воспоминанья юности своей.

Есть у аллеи то очарованье,

Как будто бы в конце неё – свиданье,

Как будто всё, что было, всё вернётся,

Опять на старость молодость прольётся,

И хочется свиданья поскорей!

Аллеи и проспекты,

Как самодостаточные сути.

Они чисты, как чист родник без мути,

Как образ поэтический, мерило,

Что придаёт и вдохновение, и силы.

Писать, ну, пусть хотя бы даже басни,

Пусть это отвлечённые россказни,

Но басню написав,

Тебе хочу я пожелать

Всегда аллеями, проспектами гулять…

Среди людей и в повседневной беготне

Ловлю себя на мысли, что уроды —

Не кто с изъянами, нет, далеко не те,

А те, что неприметны, – из народа.

Моральное уродство незаметно,

Оно прикрыто тряпками, штанами,

Но наблюдая за людьми со стороны,

Ты понимаешь, что уроды всюду с нами!

Орать, хамить, плевать, вернее, харкать

И, ноги задирая к небесам,

Сорить, острить и в морге, всюду пачкать —

Уродство не подвластно и векам.

Их можно избегать, остерегаться,

И вроде бы не надо и смеяться,

Но только как уродам показать —

Окурки надо в мусорник бросать!

Уже боюсь и на себя со стороны смотрю,

Чтобы не стать законченным уродом.

Вопрос тактично басней задаю,

Уроды меня слышат из народа?

И вспомнить всё… ведь осень… 55…

Как будто заново прожить всю жизнь опять,

О прошлом с сожаленьем вспоминая…

И что утрачено… стараться… возвращая…