Собака говорит, – как скоро согласишься
    Идти со мною в город жить.
Ты будешь весь иной и так переродишься,
    Что сам себе не надивишься.
Что ваша жизнь и впрямь? Скитайся все, рыщи,
    И с горем пополам поесть чего ищи:
    А даром и куском не думай поживиться:
        Все с бою должно взять!
        А это на какую стать?
        Куда такая жизнь годится?
Ведь посмотреть, так в чём душа-то, право, в вас!
Не евши целы дни, вы все как испитые,
                Поджарые, худые!
        Нет! то-то жизнь-то, как у нас!
        Ешь не хочу! – всего, чего душа желает!
                После гостей
                Костей, костей;
Остатков от стола, так столько их бывает,
                Что некуда девать!
А ласки от господ, уж подлинно сказать!»
        Растаял Волк, услыша весть такую,
                И даже слёзы на глазах
                От размышления о будущих пирах.
    «А должность исправлять за это мне какую?» —
Спросил Собаку Волк. «Что? должность? ничего!
                Вот только лишь всего:
Чтоб не пускать на двор чужого никого,
                К хозяину ласкаться,
        И около людей домашних увиваться!»
Волк, слыша это все, не шёл бы, а летел;
            И лес ему так омерзел,
Что про него уж он и думать не хотел;
И всех волков себя счастливее считает.
Вдруг на Собаке он дорогой примечает,
        Что с шеи шерсть у ней сошла.
                «А это что такое,
                Что шея у тебя гола?» —
                «Так, это ничего, пустое». —
«Однако, нет, скажи». – «Так, право, ничего.
                        Я чаю,
                Это оттого,
    Когда я иногда на привязи бываю».
    «На привязи? – тут Волк вскричал. —
    Так ты не всё живешь на воле?»
«Не всё. Да полно, что в том нужды?» —
               Пёс сказал.
«А ну€жды столько в том, что не хочу я боле
    Ни за́ что всех пиров твоих:
        Нет, воля мне дороже их;
А к ней на привязи, я знаю, нет дороги!»
    Сказал, и к лесу дай Бог ноги.

Карман

Перевод О. Чюминой

Однажды объявил Юпитер всемогущий:
    – Пускай всё то, что дышит и живёт,
К подножью моему предстанет в свой черёд.
И если чем-либо в природе, им присущей,
        Хотя один доволен не вполне —
Пусть безбоязненно о том заявит мне:
    Помочь беде согласен я заране.
            По праву слово Обезьяне
            Предоставляю я. Взгляни
    На остальных зверей, наружность их сравни
С твоею собственной. Довольна ль ты собою?
            – А почему же нет?
            Я не обижена судьбою! —
            Она промолвила в ответ. —
        И, кажется, ничем других не хуже.
А вот в Медведе всё настолько неуклюже,
Что братцу моему дала бы я совет,
Чтоб он не дозволял писать с себя портрет! —
Тут выступил Медведь, – но от него напрасно
               ждали жалоб;
            Найдя, что сам сложён прекрасно он,
Глумился он над тем, как безобразен Слон:
– Вот уши уменьшить кому не помешало б,
            Прибавив кое-что к хвосту! —
Не лучше в свой черед отнёсся Слон к Киту:
    На вкус его тот слишком был громаден.
            А Муравей, в сужденьях беспощаден,
                Нашёл, что Клещ чрезмерно мал
            (Себя же самого гигантом он считал).
                Так, выслушав всех нелицеприятно,
Довольный, отослал Юпитер их обратно.
                            Но люди более всего
Явились тут в суждениях нелепы,
Себе прощая всё, другим же – ничего...
Мы к собственным порокам слепы,
А для грехов чужих имеем рысий взгляд.
                Всех на один и тот же лад
            Нас мастер вылепил: свои изъяны
                Подалее от глаз
            Мы прячем в задние карманы,
Грехи же ближнего мы носим напоказ.