Он закашлялся и сплюнул.

– И чего они хотят от меня?

– А вы как думаете, леди? Теперь они сражаются за пещеры… – насмешливо и уже громче сказал он. – Это место для меня, а то для тебя. Нет, нет, оно мое; нет, мое. – Он фыркнул. – Они ведут себя как свиньи, которые дерутся за последнюю сиську, хотя мы укрываемся все вместе, в ужасных условиях и подвергаясь опасности.

– Отвратительная компания. – Мегвин терпеть не могла такую мелкую чепуху.

– Я бы и сам не сказал лучше, – заметил старик.

Ни Дом Лача, ни Дом Эарб не выиграли от присутствия Мегвин. Их спор оказался ровно таким бессмысленным и мелким, как предсказал Краобан. Мужчины из обоих Домов с дополнительной помощью эрнистирийцев из других, менее важных семей, живших в одной пещере, прорыли тоннель на поверхность, который расширили так, чтобы им было удобно пользоваться. Теперь же каждый из враждовавших домов утверждал, что он является единственным хозяином тоннеля и остальные дома, а также все, кто живут в пещерах, должны каждый день платить козьим молоком за возможность проводить по нему свои стада.

У Мегвин вызвала отвращение причина спора, о чем она и сказала. Также она заявила, что, если еще раз услышит мерзкую чушь о «владении» тоннелями, она прикажет оставшимся солдатам Эрнистира собрать всех виновных, вывести их на поверхность и сбросить с самой высокой скалы Грианспога, какую только они сумеют найти.

Дома Лача и Эарб остались недовольны ее решением. Они даже сумели на время отложить свои разногласия и потребовали, чтобы Мегвин сменила на посту судьи ее мачеха Инавен – которая, в конце концов, заявили они, была женой покойного короля Ллута, а не какой-то там дочерью. Мегвин рассмеялась и назвала их хитроумными дураками. Зрители, собравшиеся понаблюдать за судом, а также семьи, которые делили пещеру, криками приветствовали здравый смысл Мегвин, радуясь унижению высокомерных Эарбов и Лача.

С остальными делами Мегвин удалось разобраться достаточно быстро, и она обнаружила, что ей нравится это занятие, хотя некоторые споры вызывали грусть. У нее хорошо получалось, поскольку здесь вовсе не требовалось быть маленькой, изящной или очень красивой. Когда она оказывалась в окружении более привлекательных и грациозных женщин, Мегвин чувствовала, что отца смущало ее присутствие, даже при таком простом дворе, как Таиг. Сейчас же требовался только ее здравый смысл.

За прошедшие недели она обнаружила – к своему огромному удивлению, – что подданные отца ее ценят и благодарны за желание их выслушать и принять справедливое решение. Когда она смотрела на своих людей в потрепанной одежде и с перепачканными сажей лицами, Мегвин чувствовала, как у нее сжимается сердце. Эрнистирийцы заслужили лучшей жизни, чем нынешнее унизительное существование, и она пообещала себе изменить их положение, если, конечно, сможет.

На короткое время ей почти удалось забыть про свою жестокость по отношению к графу Над-Муллаха.

Вечером, когда Мегвин находилась на грани сна, она вдруг почувствовала, что резко падает вперед, в темноту, более глубокую и бездонную, чем освещенная янтарным светом пещера, где она устроила себе постель. На мгновение она подумала, что какой-то катаклизм разорвал землю под ней, но почти сразу поняла, что это сон. Когда она, медленно вращаясь, летела в пустоту, у нее возникло ощущение, будто все происходит слишком стремительно для сна, а с другой стороны, диковинным образом не связано с реальностью, чтобы быть землетрясением. Нечто подобное уже происходило в те ночи, когда ей снился красивый город под землей…