Старший смены охраны легонько шлепнул его по руке.

– Цыц! Я еще не сказал своего последнего слова.

Петухов отдернул руку и лукаво улыбнулся.

– И в чем же оно заключается? Я сейчас поддам вам шашку – вот сюда – а потом беспрепятственно пройду в дамки. Ну, мон колонель?

Ковалев напряженно сопел в ответ. На белой рубашке, под мышками, проступили влажные пятна пота. Партия действительно была проиграна. Он оценил свои шансы на ничью и нашел их ничтожными. Но все равно сдаваться он не собирался.

– Не гони, Коля! Ты имеешь дело с человеком, который однажды обыграл самого Карпова… В нарды.

– Это меняет дело. Простите, полковник, я не знал, – и Петухов снова занес руку над спичкой, лежавшей перед Ковалевым.

– Ну подожди. А если я…

– Ага, жертва двух шашек, и туманная перспектива занять главную диагональ. Я это видел, но… Это бесполезно. Примерно как расческа в вашем шкафчике.

Ковалев не смог сдержать улыбки. Этот злыдень Петухов однажды преподнес ему подарок. Маленькую продолговатую коробочку в красивой праздничной упаковке. Все, как положено – с алым бантом и вложенной открыткой. В коробочке оказалась расческа: вещь, которой Ковалев прекратил пользоваться уже шестнадцать лет назад – по причине абсолютной гладкости головы. И все бы ничего, но в следующий раз Петухов грозился подарить ему бигуди.

Расческу он оставил – на память – и действительно хранил в своем шкафчике.

– Хорошо! Хорошо… Вот тебе мое последнее слово… – он помедлил, наслаждаясь театральным эффектом. – Сдаюсь.

– А! – Петухов громко хлопнул себя по колену и энергично потер ладони. – Так и должно быть, полковник! Я…

Он не договорил. Откуда-то сверху, прямо над их головами, послышалось негромкое нарастающее гудение – словно с потолка пикировал маленький бомбардировщик. Ковалев поднял глаза: один из люминесцентных светильников разгорался все сильнее и сильнее, будто кто-то поворачивал ручку невидимого реостата. Ковалев приставил ко лбу ладонь, как козырек, чтобы закрыться от слепящего молочного света, и в следующую секунду тонкая трубка лопнула, окатив игроков мелкими стеклянными брызгами.

Несколько горячих осколков впились в гладкую голову полковника; по лысине побежали тонкие струйки крови.

Ковалев выругался и вскочил, опрокинув доску; шашки упали и рассыпались по полу.

Петухов пригнулся и закрыл лицо руками. Как раз вовремя: по всему помещению, от ближней стены до дальней, прокатилась волна разрушения. Лампы вспыхивали, как дуга электросварки, и тут же лопались, наполняя комнату белым едким дымом и мелодичным звоном падающего стекла.

Эти вспышки были тугими и плотными; они били по глазам, обжигая сетчатку и лишая способности ориентироваться.

Сквозь треск разрывов и звон стекла Петухов услышал громкий повторяющийся сигнал – компьютер сообщал об аварийной ситуации. Он перевел взгляд на сервер, стоявший, как большой двухкамерный холодильник, в углу центрального пульта; управляющему показалось, что он видит струйки сизого дыма, поднимающиеся над белым пластиковым ящиком.

Он хотел уже броситься вперед, к серверу, когда в двух шагах от него из стены вырвался фонтан яркого оранжевого пламени – трескучий и искрящийся, как бенгальский огонь. Фонтан выплюнул кусочки стены и быстро двинулся в угол. Это напоминало гигантский бикфордов шнур, горящий где-то внутри; он оставлял позади себя в бетоне узкую обугленную траншею с четкими и ровными краями.

Сноп огня неотвратимо приближался к серверу, и, казалось, сигнал об опасности звучал все громче; сервер словно чувствовал свою скорую гибель.

Петухов услышал, как Ковалев прокричал ему на ухо: "Ложись!", но по-прежнему стоял, не в силах отвести глаз от пугающей и одновременно – завораживающей – картины. Полковник схватил его за плечи и повалил на пол, придавив тяжестью своего тела.