– Дураки были, – буркнул Борис.

– Конечно, дураки, – согласился Павел. – Мы были дураки, и они дураки. Дело-то молодое, мальчишки перед девчонками хвосты распустили, ну же, Боря, а ты их за это в кутузку.

Борис, насупившись, молчал.

– Их сейчас в интернате пропесочат, родители всыплют по первое число, да и хватит с них уже. Ты бы лучше распорядился на всех выходах охрану усиленную поставить.

– Где я тебе людей-то найду, – проворчал Борис. – Охрану поставить везде, умник нашёлся.

Борис вернулся на место, грузно опустился в кресло. Замолчал, тяжело подперев подбородок рукой.

«А раздобрел чего-то Борька в последнее время, закабанел», – думал Павел, разглядывая друга. Куда и подевался стройный и гибкий юноша с вечной хитринкой в насмешливо прищуренных зелёных глазах. Хотя нет, хитринка осталась. И густые тёмно-каштановые волосы не утратили блеска, и, чёрт возьми (Павел невольно позавидовал), их даже седина не тронула. И всё та же вальяжность, и осознание собственной привлекательности – привлекательности крупного матёрого зверя, красивого и опасного. И жестокого. Но без этого никак. Павел знал: без этого в их мире не выжить, проявишь слабину – съедят и не поморщатся. Это в юности, пока они были тонкие и звонкие, верили в высокие идеалы и сами себе казались властителями собственных судеб, можно было быть добрым, честным и справедливым. А с возрастом эти качества становятся слишком дорогим удовольствием.

Павел поймал себя на мысли, что он невольно тоскует по тем беззаботным дням, когда они были неразлучны, когда их троица, он, Борька и Анна… стоп, нет никакой троицы, нет и больше уже не будет. Павел нахмурился, перевёл взгляд на друга.

Тот по-прежнему сидел, развалившись в кресле, повернувшись к Павлу боком.

«Интересно, Боря, – подумал вдруг Павел. – А ради чего ты вообще меня к себе позвал? Ну не ради Ники же. Не ради своей картинной тирады про турнепс и сраных лаперузов. А тогда зачем?»

За последние полгода они виделись нечасто. Только на заседаниях Совета, да в коридорах, и почти всегда – мельком и впопыхах. Он, Павел, круглыми сутками на объектах: системы жизнеобеспечения, за которые он отвечал, всё чаще давали сбой, не успеешь одну дыру залатать, как две новые появляются. А у Борьки дела административные – тоже та ещё маета, не позавидуешь.

– Что ты меня прямо как бабу разглядываешь? – голос Бориса выдернул Павла из задумчивости. – Глаз не сводишь.

– Понравился, – в тон ему ответил Павел. Оба весело рассмеялись.

Просмеявшись, Борис доверительно наклонился к Павлу.

– Паш, тебе не кажется, что мы тут немного… как бы это сказать… заигрались в демократию, в общем, потеряли чувство реальности.

– Это у нас-то демократия? Ну-ну.

– А ты не нукай, ты послушай. Я тебя, разумеется, не из-за ребят этих позвал, это ты правильно понял, я вижу. Я про другое с тобой хотел переговорить. Ты, Паша, видишь же, что творится вокруг. Ну. Ты же умный мужик, Паша.

Павел Григорьевич с интересом посмотрел на Бориса. Ну вот и настоящий разговор пошёл, надо понимать. Он уже начал примерно догадываться, куда клонит Борис.

– Ты про Совет что ли?

– И про него в том числе, – Борис откинулся на спинку кресла. – Совет – дело хорошее, я не спорю, но как форма правления он давно себя изжил. Все решения, что принимаются в последнее время – это полумеры, а время полумер давно прошло. Нам нужна твёрдая власть и, желательно, сосредоточенная в одной руке.

Борис выжидающе замолчал. Павел задумчиво смотрел перед собой.

До него уже доходили слухи, что с Советом Двенадцати хотят покончить. Кто – Павел не знал. Теоретически, это мог быть любой из двенадцати членов Совета – в их правлении уже давно не наблюдалось единства. Павел был далеко не новичок и прекрасно понимал ситуацию. У всех свои амбиции, а у кого их нет? Вот хоть и у Борьки – у того их вообще через край, достаточно посмотреть, как административное управление с каждым годом подминает под себя всё больше и больше. Но амбиции амбициями, а ум никто не отменял. И чего-чего, а ума его другу не занимать. Да и не станет Борис вступать в открытую борьбу за власть. Во всяком случае не с ним, не с Павлом Савельевым.