– Убогим, – ляпнул я. – Избалованным самовлюбленным нытиком. И мне было ужасно себя жалко.

Мэг кивала после каждого моего слова, будто я напевал ее любимую песенку:

– Тебе по-прежнему себя жалко.

– Но теперь, – продолжила Салли, снова сев ровно, – в тебе больше… человеческого, что ли.

Снова это слово – «человек». Еще недавно я бы посчитал его страшным оскорблением. А сейчас каждый раз, когда я его слышу, я вспоминаю завет Джейсона Грейса: «Помни, что значит быть человеком».

Он говорил не о проблемах, которых полно в жизни людей. А о лучшем, что есть в людях: о том, как человек способен встать на защиту справедливости; думать сначала о других, а потом уже о себе; упрямо верить, что ты можешь что-то изменить, даже если это значит, что придется умереть, защищая своих друзей и принципы. Богам это… да чего уж там – совсем не знакомо.

Как и Джейсон, Салли Джексон говорила о человечности как о достоинстве.

– Спасибо, – наконец произнес я.

Она кивнула:

– Чем мы можем помочь?

Лу, чавкая, закинула в рот последний кусок лазаньи:

– Вы сделали более чем достаточно, мама Джексон и папа Блофис. Нам пора идти.

Мэг посмотрела в окно, за которым бушевала гроза, и перевела взгляд на корзинку с чесночным хлебом:

– А можно мы останемся до утра?

– Отличная идея, – согласился Пол. – У нас полно места. Если люди Нерона в поисках вас рыскают по темным улицам и мокнут под проливным дождем… то лучше пусть они остаются там, а вы здесь, где тепло и уютно – разве нет?

Лу явно задумалась над его предложением. Она рыгнула – громко и продолжительно, – что в ее культуре, наверное, было знаком благодарности (или знаком того, что у нее газы).

– Ты говоришь мудро, папа Блофис. Лазанья твоя вкусна. Очень вкусна. Да и на камерах нас утром будет лучше видно.

– На камерах? – Я выпрямил спину. – На камерах наблюдения Нерона? Я думал, мы не хотим, чтобы нас заметили.

Лу пожала плечами:

– У меня есть план.

– Такой же, как в поезде? Потому что…

– Послушай-ка, малыш Лестер…

– Стоп! – приказал Пол. – Не будем ссориться. А то разбудим Эстель. Наверное, нам следовало спросить об этом раньше, но… э-э… – Он переводил взгляд с Мэг на меня, а затем на Лу. – Откуда вы вообще друг друга знаете?

– Лу взяла нас в заложники в поезде, – сообщил я.

– Я спасла вас от плена в поезде, – поправила она.

– Лу меня опекала, – сказала Мэг.

Все внимание обратилось к ней.

Салли удивленно вскинула брови. Уши Лу стали пунцовыми.

Пол сохранял невозмутимый учительский вид. Казалось, сейчас он попросит Мэг дать полный ответ и привести три развернутых примера.

– Опекала в каком смысле, Мэг? – спросил он.

Лу посмотрела на нее. Вид у галлийки, ожидающей, пока Мэг объяснит, кем она ей приходится, был страдальческий.

Мэг провела вилкой по тарелке:

– По закону. Типа, если нужно что-то подписать. Или забрать меня из полиции… все такое.

Чем больше я об этом думал, тем менее абсурдным мне это казалось. Нерон и не собирался вдаваться в нюансы того, что значит быть родителем. Подписать разрешение для школы? Отвести Мэг к врачу? Нет уж, увольте. Такие вещи он поручит кому-то другому. Юридический статус? Нерону плевать, считается он официальным опекуном девочки или нет. Он был уверен, что Мэг – его собственность.

– Лу научила меня обращаться с мечом. – Мэг смущенно поежилась в своем новом розовом платье. – Она научила меня… ну, почти всему. Когда я жила во дворце, в башне Нерона, Лу старалась мне помочь. Она была… она была добрая.

Я пригляделся к галлийке в рубашке из «Мегамаркета электроники» и бирюзовом килте из полотенца. Ее можно было описать по-разному. Но слово «добрая» приходило на ум точно не в первую очередь.