Какое-то время он продержался, однако хватило его не слишком надолго. Стена рухнула, рассудок его разлетелся вдребезги, будто карманное зеркальце, неловкой рукой оброненное на каменный пол. На смену чудовищному иррациональному ужасу и изнуряющим головным болям пришли восхитительное спокойствие и прекрасное самочувствие.

Наконец, он решился просмотреть сделанные в галерее записи и ощутил вящее облегчение. Все было в порядке. Никаких великих открытий и откровений. Бессмысленный набор математических символов и закорючек. Как если бы кто-то взял привычную математику и вывернул наизнанку, а затем вывернул наизнанку эту изнанку, а затем на основе этой шиворот-навыворот вывернутой математики создал собственную математику, абсурдную, нелепую, фантасмагорическую… абсолютно прекрасную, изумительную, стройную, логичную и цельную систему!

– Нет, – прошептал Ричард, – нет! Где-то я уже видел что-то подобное. Стефан. Стефан…

Великий изобретатель оставил в наследство человечеству не только спин-связь, но и ряд теоретических работ. К сожалению, измышления гениального самоучки даже пятьсот лет спустя после его смерти вызывали у высоколобой ученой элиты исключительно тяжелое недоумение пополам с заливистым смехом. Своими сумасбродными теориями Стефан наглядно и упорно демонстрировал столь несомненное и глубокое незнание и непонимание незыблемых научных постулатов, что подавляющее большинство его работ так никогда и не были опубликованы, а опубликованные прошли длинную череду корректировок и редакций, дабы не смущать и не волновать умы публики. В сущности, в историю науки Стефан Торнтон вошел наивным и эксцентричным простофилей, совершившим судьбоносный прорыв в науке лишь по необъяснимой случайности.

Только… не слишком ли много случайностей и совпадений? Могло ли быть так, что Стефан в тоске и отчаянии метал бисер перед заплывшими жиром и самодовольством свиньями? Возможно ли заставить слепца увидеть красоту красок Божьего мира? Или – глухого услышать музыку, птичий щебет и мерный рокот океанского прибоя?

Ричард не знал, что произошло на самом деле. Действительно ли он видел Стефана? Или каким-то образом услышал и внял таинственному, неумолимому зову крови? В конце концов, это не имело значения. Он знал лишь, что должен довести работу пращура до логического завершения.

Создать машину времени.

Безумие? Разумеется. Но лишь в безумии он мог избавиться от оков предубеждений и предрассудков, укротить свой заносчивый дух, наполнить сердце смирением и благоговением, и кровью, потом, слезами, страданиями постичь истину.

Ричард очень быстро понял, что без серьезной предварительной подготовки не сможет и близко подступиться к записям из галереи и взялся штудировать теории Стефана Торнтона. Не передать, сколь искреннего уважения к великому предку он преисполнился в процессе этой адски тяжелой работы. Идеи Стефана опередили свое время, и даже не на пять столетий, что разделяли их с Ричардом. На тысячелетия. На десятки тысячелетий. На миллионы лет. Навсегда? Возможно, его идеи выглядели бы абсурдными в любые времена. Несчастный умалишенный, демонстрирующий соплеменникам, первобытным дикарям каменного века, совершенные чертежи быстроходных космических кораблей. Одержимый психопат, в эпоху покорения космоса твердящий, что древние легенды не лгали, и земля плоская, плоская, как блин. Что, не верится? А вы подойдите к краю и загляните вниз, вниз, в бездну…

Ричард подошел к краю так опасно близко, как, наверное, никто другой до него. Одуревший от постоянного недосыпания и почти смертельных доз кофеина, он проводил ночи в домашней библиотеке, жадно и внимательно вчитываясь в труды Стефана. Он учился, и учился быстро. Порой складывалось ощущение, что он вспоминает давно пройденный и выученный назубок урок. Ричард начал думать сложнейшими математическими абстракциями с той же инстинктивной легкостью, с какой обыкновенно думают словами. Он начал слышать, видеть, осязать и воспринимать мир через призму многоступенчатых топографических структур, многослойных дифференциальных уравнений, логарифмов, интегралов и функций. Оказалось, на свете не существует ни единого предмета, ни единой эмоции или мысли, ни единого отвлеченного понятия, каковое невозможно описать при помощи кристально ясных, чеканных, восхитительных алгебраических конструкций. Мироздание от времен сотворения до грядущего Второго Пришествия. Горние высоты рая и геенну огненную. Микроскопические живые организмы и кремниевых колоссов, обитающих на далеких планетах. Каждую песчинку бескрайних океанских отмелей и каждую из миллиардов пылающих звезд. Свет и тьму, грех и воздаяние, добро и зло, безжалостное колесо сансары, нити Арахны, окровавленный оскал Вселенской Мясорубки…