Несколько придя в себя, Татьяна сумела, с большими трудами, доползти до душа, потом сварила кофе, в процессе варки которого не раз помянув с тоской Лысого, прилегла и – через часок – почувствовала, что вскоре опять сможет осознавать себя человеческой особью. А не загнанной лошадью, которую лучше бы – из милосердного сострадания – кому-нибудь пристрелить. Допив кофе, Татьяна из позы полулёжа перешла в лёжа. И непроизвольно закрыла глаза, потому что не то что читать, даже просто смотреть – не могла.

Самым простым и разумным действием человека в таком состоянии было бы уснуть, но мозг ещё не вышел из состояния высокой перегрузки и отказывался отключаться. И Татьяна, весьма кстати вспомнив недавно прочитанное пособие по йоге, попыталась полностью сосредоточить всё мысли, всю силу серого вещества в районе переносицы – и оставаться в таком положении до тех пор, пока не успокоятся извилины. То есть, пока бешеная деятельность серых клеток мозга не снизит скорость до нормальной. Поскольку болезненно взбудораженному мозгу любая деятельность была, как бальзам, Татьяна мгновенно ощутила, как, каким-то неведомым образом, вся мыслительная сила разума ринулась в точку предполагаемого нахождения «третьего глаза» и вот – темнота перед закрытыми глазами внезапно стала приобретать оттенок тёмной синевы, потом – насыщенно синий, потом просто синий, потом – цвет морской воды, потом – почти голубой, зато перемежающийся золотистыми зарницами…

А потом всё поле зрения, весь горизонт – до максимально возможных пределов – залила такая нежно-зеленоватая синь, что Татьяне даже показалось, будто она лежит на мелком дне моря и видит сквозь воду – солнце! А вместе с этой несказанной, совершенной, нежнейшей синевой её душу вдруг объял такой невыразимый, божественный покой, какой, наверное, бывает только в раю, который и называется – блаженством. Татьяна поняла, что никогда больше не сможет впасть в состояние, в котором доставалось всем и каждому, что ни попадалось под руку.

Через буквально пару-тройку минут (или через час, показавшийся минутой) она, удивляясь, почувствовала, что вся положенная физическая сила вернулась к ней, что она бодра, как в первый день творения, спокойна, как олимпиец, жизнерадостна, как юная фея и добра, как сам Господь Бог…

Но, увы, жизнь такая подлая и коварная и – всё хорошее быстро – очень! слишком! неизбежно и непременно – заканчивается: при всё том же положении Татьяна вдруг ощутила чье-то присутствие рядом и, встревоженно распахнув глаза, в полном онемении увидела, что рядом с её диваном стоит …столик с двумя креслами, в которых вальяжно сидят два совершенно неизвестных Татьяне молодых человека и мирно пьют кофе. Татьяна потрясённо зажмурилась: чур меня, чур!!. Снова взглянула: сидят!

– Вы кто? – потрясённо спросила Татьяна.

Молодые люди были ошарашены не меньше Татьяны, внезапно обнаружив, что каким-то неведомым образом Татьяна их видит… Они молча переглянулись, подумали и через миг один из них, тот, в тёмно-сером свитере-самовязе, сидевший ближе к дивану, внезапно встал и рывком задёрнул неизвестно откуда взявшуюся, между Татьяной и ими оказавшуюся, не пойми, на чём висящую чёрную штору. И Татьяна их видеть сразу же перестала. Но перестать кого-то видеть и на этот счёт совершенно успокоиться, решив, что ничего не было: разные вещи. Кто это был или что это было? Каким это, интересно, образом в комнате Лысого стоит абсолютно другая мебель, которой свободно пользуются, то есть определённо знают предназначение каждого предмета, какие-то неизвестные хозяину люди, да ещё явно чувствуют себя, как дома??! Причём, вполне возможно, это и в самом деле есть их дом.