Глава четвертая

в которой хозяин бегает, Синигир завтракает, злится, не доверяет новому знакомому, Тимша

восхищается, Мур рассказывает, а охотник

и зверолов оказываются в мрачном месте

– Просыпайся! Пора! – раздался звонкий голос, звучавший словно внутри головы охотника.

Синигир открыл глаза – оказывается, Тимша кричал ему прямо в ухо.

– Уф! – произнес зверолов с облегчением, – наконец проснулся! То ты со своими разговорами никак не уляжешься, а то тебя не добудишься.

В сером свете раннего утра Синигир различил: его спутник одет, а на лавке лежат холщовая торба и фляжка, приготовленные в дорогу.

– Вставай, я жду тебя внизу. Попрошу хозяина кое-какие припасы дать нам в дорогу.

С этими словами Тимша исчез за дверью.

Синигиру ничего ни оставалось, как встать и спуститься в залу харчевни, где совсем не оказалось ни одного посетителя.

Тимша удивился, когда Синигир, отозвал хозяина, распорядился о чем-то и скрылся за какой-то боковой дверью.

– Хозяин, а собери-ка нам в дорогу еды: хлеб и немного овощей, – попросил зверолов дородного и усатого хозяина, хлопотавшего у очага.

– Уже собираю, – отозвался тот, – только господин охотник велел положить печеных овощей, птицу, да еще кой-чего. Я предупредил: овощи в здешних краях недешевы. А господин охотник все одно велел готовить, да еще потребовал испечь пшеничных лепешек, и на завтрак подать сыр и молоко.

Хозяин умчался в кладовую, на ходу прикрикнув:

– Жена! Подложи углей в печь! Вода в бочке должна быть горячей!

Прибежала жена, полная и румяная, принялась ворочать кочергой в огромной печи. Толстяк – хозяин тем временем притащил пару огромных глиняных горшков, зажав их под мышками, и ложкой с длинной ручкой стал накладывать мед и наливать молоко, крича при этом:

– Жена! Постели скатерть и дай, как их, тьфу… салфетки! Дочка! Тащи-ка чашки из шкафа!

Жена, бросив кочергу, полетела, грозя смести все на своем пути, выполнять новый приказ. Печка пылала, дочь за дверью гремела посудой, явно не глиняной, сам хозяин, размахивая ножом и напевая, резал сыр, а удивление Тимши уже давно переросло в изумление и все продолжало расти! Юноша наблюдал за происходящим, утратив на время свою любознательность: он даже забыл спросить, куда же делся сам виновник суматохи, что он делает в комнате за маленькой дверкой.

Стол, за которым сидел Тимша, очень скоро накрыли скатертью, на нее поставлены чашки, не такие маленькие и красивые, как у Синигира дома, но и не такие грубые, как те кружки, какие украшали стол вчера.

Хозяин, жена и дочь по очереди носили тарелки с едой и расставляли перед звероловом.

– Мы все это не съедим, – робко запротестовал Тимша, обретя, наконец, дар речи.

– Ну да, скажите тоже! Когда господин Синигир в прошлый раз останавливался у нас, он…

– Отец! Нести рыбу? – закричала тонким голосом дочка из-за печки.

Хозяин взмахнул полотенцем и скрылся.

– Как?! Еще и рыбу? – всплеснул руками зверолов.

Его, конечно, никто не услышал – беготня продолжалась.

Тут распахнулась маленькая дверца, и Синигир, в черных кожаных штанах и белоснежной рубахе с широкими рукавами, в клубах пара, словно в облаке тумана, появился на пороге. Застегивая рубаху, он весело помахал хозяину, который принялся усердно кланяться.

– Ну, зверолов, позавтракаем и в путь? – присев за стол и с аппетитом принимаясь за еду, спросил охотник у пораженного юноши.

Выглядел Синигир абсолютно здоровым, уплетал лепешки с медом, весело потряхивая мокрыми длинными золотыми кудрями.

– Спасибо тебе, зверолов, – говорил он, осушив чашку с молоком и тут же наполняя ее снова, – ты за одну ночь поставил меня на ноги. Хоть, признаюсь, твой отвар – порядочная гадость.