Гиппас словно и не заметил этих приготовлений. Он шагал в сторону поднятых зеркал, с посохом, мрачный и сосредоточенный, словно жрец-энарей перед гаданием о здоровье вождя. Шесть учеников в белых одеждах и с кое-как постриженными рыжими бородами следовали за ним. Все шестеро были скифы.

Стало попросторней и Каллиопа отправилась обратно, на холм, где веток трепал привязанный к копью флажок, что обозначал царский шатёр. Даже ей, бывшей горожанке, было боязно подходить к зловещим зеркалам. Она успокаивала себя мыслью, что царь выбрал себе лучшее место – и безопасное, и удобное, чтобы смотреть.

Там, в городе, тоже поняли, что сейчас будет. И судорожно готовились к тому, чему невозможно быть до конца готовым.

Стены по-прежнему казались неприступными. Древние камни мрачно взирали на хрупкие шатры и палатки. Город выглядел покинутым, но все понимали – он просто затаился.

Между зубцами стены притаились лучники. И зыбкий дымок дрожал на фоне высокого полуденного неба. Это кипятили смолу и готовили жидкий огонь, не подозревая, как мало они пригодятся.

Падение Ольвии ничему не научило гордых гераклейцев. Её стены ещё выше, и такие толстые, что может проехать телега, в которую запряжены два вола. Но и это не помогло…

Солнце ещё не успеет коснуться морской глади, когда Счастливая Гавань станет скифским владением.

Сегодня боги будут на стороне скифов. Каллиопа не очень доверяла богам, потому что они так мало сделали для её освобождения, – но не следует спорить с установлениями небожителей. Палак не нарушил обычай войны. И Херсонесу, и его колониям война объявлена сразу после обидной битвы в Крабовой бухте. В ту ночь какие-то горные ликантропы вроде той вшивой шайки, с которой она беседовала на холме, хитростью разгромили отряд Мадия. А потом Херсонес объявил, что берёт их под покровительство. Такую наглость терпеть было невозможно и Палак решил, что будет проще покарать гордый город, чем отлавливать по горам одичавших волков.

Скифский царь дал городу шанс. Он посылал её, Каллиопу, и посланница в самых вежливых выражениях предложила горожанам сдаться. Но они отвергли царскую милость. А ведь именно она – их последний шанс на спасение.

Теперь у них нет шансов. Подмога из Херсонеса не успеет, даже если отправится прямо сейчас.

В глазах зарябило. Это служители стаскивали мешковину с боевых зеркал.

Одного взгляда – а больше и не выдержишь – было достаточно, чтобы дошло: это не просто полированная бронза, какую встретишь в гиникее богатых куртизанок. Гиппас сделал с зеркалами что-то странное, так, что теперь они отражали свет двумя слоями, словно горный хрусталь. Предоставленные сами себе, они разбрызгивали радужные искры.

Гиппас командовал, сверяясь с чертежом на восковой дощечке. Вот три зеркала встали под нужным углом – и радужные разводы слились в один луч, синий, как спина молодого дельфина.

Луч дёрнулся и упёрся в левую башню.

Палак взял у оруженосца рог и поднёс к губам. Он собирался подать решающий сигнал самолично.

Каллиопа напряглась. И напряглись все. Напряжёние было настолько сильным, что казалось, будто воздух трепещет.

Даже если ничего не получится с зеркалами – сегодня они победят. Просто бросятся всей толпой – и победят, не считаясь с потрерями.. Они же заготовили осадные лестницы…

Синий луч упёрся прямо в запертые ворота. Поднялся повыше, чтобы не отражаться на шляпках медных гвоздей.

Снова гул. Почти бесшумно повернулись два оставшихся зеркала – опорные оси были смазаны нефтью. Луч дёрнулся и синева вдруг пропала, словно слиняла с его белизны.

Луч по прежнему буравил камни башни. На первый взгляд ничего не происходило. Только слабый дымок поднимался от стены. И этот дымок становился всё гуще…