Сон оставил тягостное чувство потери, вставать не хотелось.

Приоткрыв один глаз, я едва не присвистнула: вокруг еще темно, рань несусветная! Вот ведь не спится этому бугаю в ночь глухую!

Даже себе я бы не призналась, что хотела увидеть, как смуглянка будет жарко изгибаться под очередным смутно различимым кавалером. Поэтому огромная порция раздражения достанется Вовке, или Дэну, если это он затеял гимнастику с утра пораньше.

Поворчав про себя, покрутилась в тесном спальнике и решила, что уже можно вставать – хлебнуть остывшего за ночь чаю, утащить пару сухарей с изюмом и полистать почту через мобильник.

Однако второй глаз упорно не хотел открываться. Ресницы цеплялись за густую завесу из мелких бусин и тихо позванивающих бубенчиков. Странно, Женька пошутила, или Алинка? Они однажды мне ведро ради прикола на спальник пристроили, так я от ужаса чуть стенку палатки не протаранила – так оно на мне грохотало!

Бусинки никуда не девались, и убрать их руками не получалось. Пошевелив пальцами, я поняла, что лежу в крепко застегнутом спальнике, а поверх накручено что-то еще, плотно прижимающее конечности к телу.

Запах дыма и благовоний настойчиво лез в ноздри. А еще это неприятное ощущение толстого слоя грима на лице. Я начала тихо звереть: блин, неужели опять пастой разрисовали? Тогда почему она не печёт?

Наконец путем мерных колебаний головы мне удалось немного разогнать бусинки с глаз.

– Мамочка! – Я хотела закричать, но во рту пересохло, и плотная «маска» так стянула кожу, что получилось лишь сдавленное бульканье.

Надо мной склонилось нечто! Белое лицо невероятных размеров. Огромный зубастый рот, черные провалы глаз и длинные неопрятные лохмы шерсти вокруг.

– Бу-бу-бу-бу-бы! – пробубнило существо, а на заднем плане раздалось рыдающее: – А-а, а-а!

– Бы-бы-бы-бы-бы-бы-бы! – Существо открыло окровавленный рот и дыхнуло на меня чем-то весьма затхлым и чесночным.

– А-а, а-а! – Откликнулся плач. А мне полегчало: раз пахнет чесноком – значит, не вампир.

Следующие полчаса существо скакало вокруг меня, вопя и плюясь, причем слов я не понимала совсем, и даже отдельные звуки резали слух. Плакальщицы постепенно затихли, и к вопящему абракадабру соло присоединились другие голоса – столь же пронзительные, но явно мужские.

У меня жутко чесалась спина, хотелось есть, пить и в туалет, но эта пляска все продолжалась. Через некоторое время бубнеж стих и у моих ног появились четыре абстрактные фигуры, закутанные в меха, яркие ткани и непредставимое количество бус.

Фигуры помаячили у моих ног; бубнящий тип, потрясая лохмами, навесил им на шею белые шарфики и указал на меня. Все это неприятно напомнило мне похороны бабушки – меня, что, на кладбище нести собрались? На шарфиках?

Отпустите меня, я еще живая!

Остервенело пытаясь выпутаться из кокона, я задергалась, забилась в истерике, но услышала лишь одобрительное:

– Чоха! Чоха!

И четверо крепышей с шарфиками подняли меня на плечи и понесли! Теперь я видела только небо и бусинки. Ощущала, как ходят ходуном плечи мужчин под моими лопатками и бедрами. Слух тоже помогал слабо: крики, звон, грохот – все слилось в один непрекращающийся гул.

Даже обоняние меня подвело – прохладный воздух казался безупречно чистым и разреженным, словно я была не в десятке километров от довольно крупного города, а где-то в нетронутых цивилизацией горах.

Когда в горле собралась тошнота, а перед глазами от ритмичного бега носильщиков замелькали мушки, я решила, что умру, но, слава Богу, тряска прекратилась. Меня вновь опустили ниже и уложили на что-то твердое. Перед глазами возникло какое-то строение, прилепившееся к скале, как ласточкино гнездо. Очень яркое, красно-сине-зеленое, с большим количеством позолоты.