– Я не люблю слуг и рабов, – прервала его Лариса. – Не люблю за лицеприятие и фальшь, за желание угодить, во что бы то ни стало. Я не стану вам приказывать. И просить вас я тоже ни о чем не буду.

– Так уж ни о чем? – усмехнулся он.

– Ни о чем, кроме разве что одного одолжения, – она прищурилась, – оставить меня в покое.

– Обещаю не докучать вам, Лариса… Васильевна, – сказал он, усаживаясь в кресло. Я оставлю вас сразу же, как только почувствую, что мое общество вам наскучило, что вы мной тяготитесь. Так что, вам, уважаемая Лариса… Васильевна, не придется просить меня об этом. Ваше здоровье!

Он выпил залпом. Поставил фужер на столик. Вихрастый мальчуган тут же наполнил его до краев и исчез. Петр Аркадьевич одобрительно улыбнулся, закинул ногу на ногу и негромко запел. Голос у него был красивый, густой. Пел он легко, без надрыва. Мелодия разливалась в жарком воздухе, кружила над палубой, сливалась в единое созвучие с гитарными переборами, затрагивала самые потаенные струны Ларисиной души, будоражила ее сознание.

– Что происходит? – думала Лариса. – Где я? Куда делись пассажиры, толпившиеся на палубе перед отправлением? Неужели я сплю и вижу дивный сон?

Порыв ветра сорвал с Ларисиной головы шляпку и швырнул за борт в изумрудную воду.

– Нет, я не сплю, – тряхнув головой, сказала Лариса.

– У вас волосы удивительного цвета золотой бронзы, – посмотрев на нее, сказал он. – Много золота и много бронзы, от которой можно ослепнуть. Вы красивая женщина, Лариса… Васильевна. Почему вы одна?

Она усмехнулась. Отвечать не стала.

– Какое вам дело, господин юрист, почему? – подумала она, пытаясь собрать, разлетающиеся в разные стороны волосы.

– Вы одна, потому что любите свободу, – проговорил он нараспев. – Сво-бо-да. Это и мое любимое чувство. Быть свободным, как ветер – самое заветное мое желание. Можно сорвать шляпку с головы очаровательной барышни. Можно приподнять подол ее легкого платья. Можно поцеловать ее в губы, не боясь получить звонкую пощечину. Жаль, что я не ветер.

Он прикрыл глаза рукой, что-то негромко замурлыкал. Лариса взяла клубнику, надкусила.

– Ягоды из садов Семирамиды, – сказал он. – Правда, вкусные?

– Вы шпионите за мной? – спросила Лариса.

– Нет, – улыбнулся он, убирая от лица руку. – Нет, что вы, я вами восхищаюсь. Я любуюсь вами, Лариса… Васильевна. Ваши губы…

– Что? – Лариса повернула к нему раскрасневшееся на солнце лицо.

– Кушайте. Клубника первосортная, – сказал он, поднявшись.

Лариса долго смотрела на надкушенную ягоду в своей руке. Доедать ее не хотелось. Пропал аппетит. А оставлять ее было неловко.

– Выпейте шампанского, – предложил ей Петр Аркадьевич. Лариса повиновалась. Доела клубнику, поднялась. Она перегнулась через борт, чтобы ощутить на лице освежающую прохладу брызг, летящих за судном. Но, вспомнив слова Петра Аркадьевича про ветер, поспешно выпрямилась, поправила подол своего легкого платья. Пошла вдоль борта к носовой части.

– Вам некуда бежать, душа моя, – сказал Петр Аркадьевич, улыбнувшись. – Куда бы вы ни пошли, вы вернетесь сюда. Идите, бродите по палубе, если вам наскучило мое общество.

Лариса оставила его слова без внимания. Сделал вид, что не расслышала их. Ее вновь поразило отсутствие людей.

– Неужели, мы здесь одни? – спросила она, вернувшись на корму.

– Да, – сказал он. – Это мой катер. Вы – моя пленница. Попали вы сюда по счастливому, для меня счастливому стечению обстоятельств.

– Но, как такое возможно? – удивилась она. – Я подала билет, вошла на палубу речного трамвайчика, чтобы…

– Встретиться со мной, – улыбнулся он. – У вас был такой отрешенный вид, что вам было все равно по каким сходням ступать.