Посидел, подумал. Потом разделся донага, да полез в озеро купаться. Зябко, но хочется дорожную пыль с себя смыть. Голову намылил, сбрил остатки волос. Гляну на себя в отражение на водной глади – не узнал. И оставил в том озерце малую толику себя. Казалось, с волосами этими уплывал страх и неверие, уплывало прошлое, какое не воротится никогда.

Собрал пожитки Степан и снова пошел. Чем дальше уходил, тем спокойнее было на душе, тем меньше боялся, а потом вовсе перестал осматриваться. За день пришел до какой-то деревни, что в сумерках завиднелась точками окон. Усталость уже заставляла озираться и думать о ночлеге.

Размышлял недолго, решил попроситься на постой. Вряд ли у них тут будут про беглого каторжника спрашивать. Ближе подошел, собаки забрехали, стукнул в окно крайней избы, хозяин выглянул.

- Чего надо? – кричит. - Иди прочь.

- На постой не возьмёте? - спросил Степан.

- Иди на другой конец деревни, крайняя изба. Там Авдеевы живут, к ним просись, они пустят.

Так и сделал. Пошел дальше, у крайнего дома остановился. Изба старая даже кажется немного покосилась. Из-под крыльца выскочила мелкая шавка и давай брехать.

- Ну, ну, чего ты? – Степан собаку позвал, подошла, приласкалась. Добрая.

На лай собаки, хозяин вышел.

- Кто тут, а ну не подходи, батогом перетяну, - грозно глянул дед, взял стоявшую у двери палку.

- На постой пустите, люди добрые! Мне бы хоть на сеновале отоспаться.

Присмотрелся хозяин, опустил палку.

- Иди вон, в амбар, там тепло не замёрзнешь. Вон, там колодец, - ежели напиться желаешь.

- Спаси Христос, - поклонился Степан и пошел куда послали.

Под утро услыхал, как скрипнула дверь амбара. Но шевелиться не хотелось, сон ещё держал в цепких объятьях. На сеновале было так тепло и свежо, что не хотелось вставать, поспать бы ещё хоть немного. Дверь снова скрипнула, видно вышел человек.

Проснулся Степан поздно, лучи солнца уже во всю прорезывали щели сарая и прыгали солнечными дорожками по глазам и лицу, щекотали, точно требовали подниматься. Потянулся Степан так, словно выгонял из себя всё, что было вчера, словно и не было той, вчерашней жизни. Полежал немного поразмышлял, пора дальше двигаться. Нужно из съестного прикупить, а то в животе давно ничего не лежало, только вода озерная, да с колодца.

Спрыгнул с копны сена, мешок прихватил, от соломы отрусился да пошел из амбара. На дворе дед возится, телегу чинит. Приподнять пытается, да колесо приладить.

- Здоровы будьте, - крикнул Степан, - помощь нужна?

- Подсоби, коль не жалко.

Подошел Степан, телегу одной рукой приподнял. Дед так и ахнул.

- Это откуда ж в тебе столько силищи накопилось?

Не скажет же он, что на каторге валуны в руку длиной тягал.

- От природы сильный, - ответил.

Копались с телегой долго. Дед умаялся, а Степан молчит, делает. Замечает, как хозяин косится.

- Голодный, небось? – обернулся дед, как дело окончили.

- Да, я хотел купить у вас что-нибудь поесть.

- Пойдём, нам старуха и без денег ужо накрывает.

- Не хотел я тревожить ваш дом.

- Чем же ты потревожишь? Я телегу с зимы починить не могу, а с тобой за два часа управились. Так что, это я тебя потревожил, а не ты меня. Идём.

Вошли в избу. Сухонькая старуха у печи суетиться.

- Вот Зинаида, привёл тебе. Нужно бы накормить человека.

- А как жеш, накормим.

На столе уже дымилась из горшка картошка, облитая маслом с жареным луком. На тряпице яйца и хлеб.

- Проходи милок, чем богаты, откушай.

Перекрестился Степан на образ.

- Спасибо, добрые люди. Не откажусь.

Сели. Дед с бабкой едят, Степана исподтишка разглядывают.

- Куда направляешься, али не секрет? - дед спрашивает.