Но сложная игра только начинала развёртываться. Вот тогда-то нашим командованием было решено отпустить Зигфрида, поскольку появились надежды, что он сам стоит на пороге трудного для него решения – решения работать на советскую разведку во имя будущего Германии. Такие решение принимали некоторые офицеры вермахта, во всяком случае, те, у кого осталось хоть что-то человеческое, в отличии от озверевших от фашистской пропаганды масс.

Игра стоила свеч…

Ивлев, разумеется доложил о том, что заявил ему Зигфрид. Но уже больно неубедительно всё звучало. Немецкая пропаганда несла всякий вздор. Ну как можно идти к Верховному с заявлением о том, что на весну где-то, и кто-то планирует предательство. Где? Кто? Ивлев не думал, что Зигфрид занимается дезинформацией. Скорее всего он где-то что-то слышал, но без всякой конкретики.

Более никаких данных о готовящейся измене не было.

И вот однажды к Зигфриду в разведцентр заехал старый его приятель и тоже профессиональный разведчик. Вечером за ужином разговаривали на разные темы. Специально это сделал Зигфрид или случайно, Настя не поняла, но спросил он у приятеля, правда ли можно надеяться, что этой весной нам удастся наказать русских за их контрнаступление и наступление под Москвой.

– Нет-нет, если секрет, не отвечай. Просто я слушал ещё ранней весной, будто не вся пятая колонна арестована Сталиным и что снова будет открыт фронт как в сорок первом.

– Какой от тебя секрет? Знаешь, ведь предательство разным бывает. Может быть таким, что и не распознать. План операции, заведомо гибельный. Иль не знаешь, как русские генералы лишили Красную Армию преимущества в танках? Жуков приехал на Юго-Западный фронт, бросил пять танковых корпусов под гусеницы Клейста. А кто докажет, что не специально. А Павлов как мехкорпус угробил? А Тимошенко – два мехкоруса. И все, кроме Павлова, здравствуют.

– Словом, опять ура-ура без подготовки? Под Москвой что ль?

Приятель посмотрел на Зигфрида, видимо хотел ответить на вопрос, но не исключено, что помешало присутствие Насти и ответил нейтрально:

– Скоро узнаем.

Не мог же Зигфрид отослать Настю и попросить уточнить? Вопрос, зачем? Его служебных дел это не касалось.

Так и ушла шифровка без точных данных.

А уже был в разгаре апрель. Впрочем, Настя, конечно, ничего о наших планах не знала, но чувствовала, что они есть и что скоро начнутся серьёзные дела. Тревожило то, что враг подготовился к нашим действиям и, похоже, знал о них со всеми подробностями.

И вот Афанасий Петрович Ивлев получил сообщение от Зигфрида, то самое, которое и передала Настя через подпольщиков и тут же отправился к Гостомыслову.

– Вижу что-то важное? – спросил тот, едва взглянув на выражение лица Ивлева.

– Очень думаю важное.

– Зигфрид?

– Он самый. Настя передала через подпольщиков. Видно, с разведцентром что-то не так. Вот: – Ивлев положил на стол короткий текст.

Гостомыслов прочитал внимательно и поднял глаза на Ивлева:

– А не может быть провокацией?

– А в чём провокация? – спросил Ивлев.

Гостомыслов попробовал порассуждать:

– Ушли дивизии с участка фронта, которым командует Жуков. А Жуков бомбит Верховного просьбами о подкреплениях. Говорит о том, что немцы собирают крупные силы подо Ржевом. Поверят нам и не дадут Жукову подкреплений, а тут…. Впрочем, конечно, эти рассуждения несколько наивны…

Между тем, 12 мая 1942 года наступление на Харьков началось. Ивлев помнил довольно-таки оптимистичные сводки первых дней. Занимаясь конкретными делами, Ивлев не пользовался иной информацией, касающейся событий на Юго-Западном фронте, нежели та, что сообщалась Совинформбюро. Каждый в разведке должен владеть информацией, в части касающейся.