Очнулся вырубленный мной упырь, собрал рассыпавшиеся зубы и, прошамкав дёснами извинения, вылетел стремительно через дыру в окне. Хорошо, что Бэлла успела его обчистить, а то босс опять бы рассердился, а у него рука тяжёлая…

И вот так целыми днями. Нечисть приходила и уходила, грязные стаканы наполнялись и осушались, никто не провоцировал меня взяться за обрез, и я уже начал скучать, как вдруг, когда самый последний упырь уже расплатился за глазное мартини и ушёл, в баре зазвонил телефон. Я не имел никакого понятия, зачем в баре был поставлен телефон, ведь нечисть Лимба общались на расстоянии другим, не известным мне способом. Однако этот допотопный, советских времён, аппарат с круглым вращающимся циферблатом стоял прямо на моей стойке и звонил. Я даже подождал пару минут (вдруг ошиблись номером) но телефон продолжал трезвонить не переставая. Справившись с собой, я всё же снял трубку и сказал первое, что пришло в мою больную голову:

– Бар «Преисподняя». Идите к чёрту!

Вначале я услышал лишь помехи. Я уже хотел положить трубку, как вдруг среди шипения до меня дошли отчётливые слова:

Склад… Ночь… Клад… Ще… Девять… Не пропусти!

– Что? Какой клад? Какая ночь? – спросил я.

– Бунк… Не… Один… Полночь…

На этом связь прервалась и телефон замолчал. Даже помех не было. Мёртвый старый механизм вновь превратился в безмолвный и никому не нужный атрибут интерьера бара.

Я повесил трубку и задумался. Это не было похоже на розыгрыш, ведь в Лимбе не пользовались телефонной связью, а этот доисторический прибор стоял в баре как украшение. Он даже подключён не был, но факт остаётся фактом: кто-то (или что-то) звонил по телефону и говорил о каком-то складе. И ладно склад, таких у нас полно, но причём тут цифра девять? Всё это тянет на помешательство, но я-то знаю, в Лимбе ничего просто так не случается.

За этими размышлениями я не заметил подошедшей официантки.

– Ты чего оцепенел весь, будто горгониду увидел? – спросила меня Бэлла, приобнимая меня за плечи.

– Да вот думаю, может трофейных упырей по стеночкам бара развесить, – я обернулся и заставил себя выдать слабенькую улыбку, – А что? Я их буду убивать, а ты головы жертв на стенах вывешивать будешь.

– Ты не умеешь шутить, – сказала Бэлла, скривив свой носик, а затем, прищёлкнув пальцами и поправив мне галстук, продолжила, – давай, колись, отбивная, чего такой мороженный. Или опять в холодильник залез и увидел одноклассницу?

Блин, вот ведь будет напоминать мне этот случай до самой (скорее всего, всё-таки моей!) смерти. А я всего-то случайно зашёл на кухню за льдом. Обычно повариха (гигантский монстр с лиловыми щупальцами) регулярно мне его предоставляла, но тут забыла, клиентов было много, и я решил сходить на кухню сам. Фишка в том, что когда я открыл холодильник, я увидел замороженное тело девушки. Немного присмотревшись, я к своему ужасу, узнал в ней бывшую одноклассницу и главную мою любовь школы. Даже выражение лица было такое же, как в тот злополучный день, когда я признался ей в чувствах, а она меня отшила. Она при жизни была идеалом красоты, а в нашем баре из неё сделали вполне себе аппетитно выглядящую шаверму. Посетителям-то что, для них она – еда, а я потом неделю из депрессии вылезти не мог.

Я рассказал Бэлле всё, что случилось. Она слушала меня не перебивая, иногда только поднимала в удивлении вверх брови. По окончании рассказа она, сделав задумчивое лицо, потрогала мой лоб (я от холода её ладони весь мурашками пошёл) и категорично заявила:

– Ты явно сошёл с ума. Не удивительно, человеческое восприятие не может противостоять столь сильному давлению со стороны явлений, которые этим восприятием считаются нереальными.