– Решайся, Федя, – вслух произнес Супрун и решительно рванул дверь веранды.

Приземлился он мягко и, пригнувшись, побежал прочь от дома. Он прекрасно знал местность, и ему надо было во что бы то ни стало побыстрее вырваться за пределы усадьбы. Особняк, куда его привезли, принадлежал губернатору, и, хотя Супрун бывал в нем редко, он все-таки вспомнил, что как-то Колесниченко говорил, что нужно провести сигнализацию вдоль массивной бетонной ограды. Если сигнализация уже установлена, то уйти можно лишь через ворота. Добежав до ограды, Супрун пригляделся и увидел рядом с колючей проволокой тонкие блестящие провода. Итак, оставались ворота, и Супрун решительно зашагал к ним. Ему вдруг припомнились слова его тренера по боксу, бывшего чемпиона России: «Главное, Федя, в боксе – внезапная плюха!» А плюха у Супруна была солидная, если попал, считай – нокаут. Супрун вдруг совершенно успокоился, появилась даже какая-то лихая отчаянность: была не была, терять нечего!

Охранник стоял у ворот и, задрав голову, смотрел в небо, где в необъятном синем просторе парил орел. На лице парня застыла улыбка. С этой улыбкой он мгновенно рухнул на землю, когда на него обрушилась плюха Супруна.

Прихватив короткоствольник и запасной рожок с патронами, Супрун нырнул в придорожные кусты и, пригнувшись, побежал вдоль ручья в сторону заказника, где на берегу горной речки стояла изба лесника Гаврюши. Федор Степанович был знаком с лесником, но по мере приближения к его жилищу начал сомневаться. А вдруг Гаврюша заложит? Очухаются охранники и первым делом примчатся сюда, к леснику, ведь это ближайшее жилое место, поселок же находится аж за семь-восемь километров. И все-таки идти к Гаврюше надо. Супрун знал, что в домике лесника есть телефон – необходимо срочно позвонить жене, чтобы она немедленно уехала с дачи.

Супруну повезло. Дверь дома была открыта, а сам лесник копался в огороде. Федор Степанович осторожно вошел в дом, поглядывая в окно, сквозь которое хорошо был виден Гаврюша, снял трубку и набрал номер телефона своей дачи. Послышались продолжительные гудки. Примерно с минуту ждал Супрун ответа, не дождался и набрал другой номер.

– Слушаю! – прогудел густой уверенный бас.

– Иван, Федор говорит.

– Узна-ал… А я только от Маши. Тебя ждет.

– Слушай внимательно, Иван. Немедленно езжай обратно и забери Машу и детей к себе.

– Откуда звонишь?

– Ты понял меня, Иван?

– Понял.

– И чтобы ни шагу из дому!

– Понял.

– Скажешь, что я уехал. Срочная командировка.

– Куда уехал-то?

– В Москву!

– Что стряслось, Федя?!

– Я надеюсь на тебя, Ваня, Подключи казачков!

– Не беспокойся! Может, помощь нужна?

– Справлюсь. Я, братишка, не пустой!

– Понял.

– Все. Жди звонка!

– Еду, Федя, еду! Будь спокоен!

Супрун положил трубку и вздохнул с облегчением. Теперь он был уверен, что ни жена, ни детишки в заложники не попадут, даже если губернаторские ищейки немедленно выедут из Ставрополя, то до Грачевки по шоссе без малого сорок километров, да до Степного по грунтовой дороге около десяти, а младший брат Ваня рядом, и километра не будет.

Иван Степанович жил в Степном, где работал председателем колхоза, именно колхоза, а не какой-то там ассоциации. У него в хозяйстве были и фермеры, которых он не обижал, а, наоборот, поддерживал всеми силами, а если кто-то из них не справлялся, принимал снова в колхоз. Хозяйство было крепкое, народ председателя уважал, а казаки так чуть ли его не боготворили. Да и было за что. Завели большую конюшню чистокровных скакунов, мальчишки стали бегать в казацкой форме, атаманы в станицах, в основном молодые мужчины, готовы были за председателя хоть в огонь, хоть в воду. Супрун даже затревожился, как бы братишка палку не перегнул. Нагрянут фээсбэшники, казаки их могут на куски разорвать!