Конечно же, во всем, что касается дочери, Олег меняет свои решения, но я никогда не произнесу этого вслух. И на этот раз не встану между ними громоотводом, напрашиваясь на словесные пинки и моральные оплеухи. Потому что у Никольских это семейное: не замечать сор, который случайно влетает в жернова их сложных семейных отношений.

— И на том спасибо, - ядовито цедит Оля. Поднимается, демонстративно забирает стакан с кофе и идет к выходу. – Знаешь, Дани, говорят, синдром «омоложения жены» у мужчин после сорока уже не лечится.

Детская нелепая попытка ужалить. Она вызывает лишь жалость, но не задевает.

10. Глава десятая: Даниэла

Глава десятая: Даниэла

Мучит ли меня совесть, когда я в пятнадцать минут десятого притормаживаю возле знакомого подъезда? И да, и нет.

Я дважды пыталась дозвониться Олегу в офис, прекрасно зная, что на работе «поймать» мужа в мобильном просто невозможно. И каждый раз натыкалась на сухой официальный голос его секретарши: «Олег Викторович занят». Занят даже для меня, даже в наш медовый месяц. Занят даже для короткого сообщения.

А я до краев заполнена отравой его поступка. Возможно, я совершенно не права, вмешиваясь в дела, которые не должны меня касаться, и не имею никакого права вешать ярлыки, потому что сама обвешана ими, будто рождественское дерево, но забыть вчерашнее просто не получается. Только откровенный разговор сможет вытащить эту занозу, но… этот разговор не состоится сегодня.

Я не ищу себе оправданий, не пытаюсь найти какую-то красивую причину, почему приехала поздним вечером к молодому женатому мужчине. Мне не нужен фиговый листок, чтобы прикрыть очевидную истину: я приехала, потому что хотела приехать.

Наверное, Оля права – я совершенно пропащая никчемная женщина, даже если точно знаю, что никогда не переступлю с Каем черту. Мне просто необходимо его увидеть. Глотнуть его, как сладкую газировку, потому что в моей жизни так много марочных вин и коньяков, что я разучилась чувствовать вкус лимонада и пепси.

Поднимаюсь по ступеням, выискивая взглядом нужный номер квартиры, который еще вчера выболтала Оля. Мне навстречу спускается пожилая женщина в домашнем халате, которую немилосердно тянет по ступеням криволапый мопс. Мы обмениваемся взглядами, она пытливо, будто рентгеном, изучает бумажный пакет в моей руке, и я с трудом проглатываю желание спрятать его за спину. Кажется, даже выцарапанные на стенках рисунки смотрят с осуждением. Решимость шатается, словно колченогий стул.

Опираюсь ладонью на стену, обещая себе отдышаться – и еще раз хорошенько подумать, что я делаю. Но слева раздается щелчок, шорох открывшейся двери - и знакомый простуженный голос говорит:

— Привет, Принцесса.

Поворачиваюсь и до крови прикусываю нижнюю губу. Боли не чувствую, потому что от увиденного меня наотмашь стегнуло чистое раскаленное желание. Такое сильное и изматывающее, что от него не спрятаться ни за одной из заповедей.

Кай в одних только шортах: коротких, всего на пару пальцев ниже бедер. И я могу любоваться его крепким ровными ногами с поджарыми икрами и мускулистыми бедрами. Редкие темные волоски покрывают только часть ноги от косточки до колена, и я так отчетливо представляю их жесткое трение, когда наши ноги сплетутся, что чувствую себя полностью обнаженной перед этим мальчишкой. Его полный охотничьего азарта взгляд невозможно трактовать двусмысленно: он нарочно встречает меня так. Нарочно прямо сейчас облокачивается локтем о дверной косяк и потирает губы большим пальцем.

— Я голодный, Принцесса. Не накормишь – придется съесть тебя.

Я едва ли могу пошевелиться. Просто стою, словно вросла в бетонный пол площадки, словно даже стены говорят мне: «Не надо, не делай этот шаг». Я не сделала ничего предосудительного, но сожаление уже вгрызается между лопатками.