Девушка встала и взглянула на меня сверху уже без улыбки.

– Слава Богу, к нам с неба упал проницательный господин. У нас тут все есть, одного только недоставало – проницательного господина. Загадка была простая. Убийства я выдумала, но люди реальны – все они живы, и, думаю, вам придется узнать их всех поближе. И вот что я вам скажу – они живы, но они крайне опасны. И лучше бы им умереть. Не думайте, что это просто-напросто пять оригиналов курорта. Увы, все не так лучезарно. Было бы неплохо, было бы просто чудесно, если бы кто-нибудь – например, вы, – убил их. Но вы не любите преступления. – Девушка усмехнулась и убежала, мгновенно исчезнув за деревьями.

Я проводил ее взглядом и даже как-то не успел удивиться этому неожиданному разговору – другое дело захватило меня: мокрым пальцем я рисовал на узкой полосе серого песка изощренного змея, свившегося множеством колец.

Только завершив изображение змея, я позволил себе задуматься над словами незнакомой девушки.

Она упрекнула меня, что я не представился, и я назвал свое имя. Впрочем, вымышленное. Но ее имени так и не услышал в ответ.

Люди, чьи имена и краткие характеристики она мне внезапно сообщила, реальны, и с ними мне якобы предстоит познакомиться. Я сказал ей, что убийца этих пятерых хотел подать сигнал. Назовем это слабо зашифрованным посланием. Но затем в разговоре сразу же выяснилось, что убийства она выдумала. Значит, именно она стала убийцей этих людей – в сфере воображения или же в сфере лжи (а эти две сферы неотделимы друг от друга) она убила их. Значит, именно она прибегла к слабо зашифрованному посланию. И я сделался адресатом этого послания. Получается, ко мне обратились с призывом о спасении. Ведь если не было убийств и их последовательности, значит, она сама расположила их фамилии в том порядке, чтобы начальные буквы их фамилий сложились в слово СПАСИ. Неужели она хотела, чтобы я спас ее от чего-то или от кого-то?

«Да… загадочная местность. Наверное, чрезмерно нежный климат сводит людей с ума», – подумалось мне.

Моя серая одежда уже не казалась мне уместной. На синем небе лежало солнце, похожее на сверкающий блин. И этот сверкающий блин пылал, как будто его только что испекла кухарка в раскаленной золотой печи. Мне захотелось убежать в тень, в спасительную тень парков, аллей и утомленных жарой вилл.

Мое лицо напоминает скорее о фараоне, нежели о конунге, хотя во мне и отсутствует та душевная стойкость, которую придает народам близость к Полюсу или к Экватору. Туманные очертания моего духа обеспечены наличием капли славянской крови, которая, по преданию, проистекает от князей Нильских, что в средневековой полутьме якобы охотились в Карпатах, используя вместо собак особенных белоснежных волков, на чьих шеях красовались ошейники с гербами: дрозд, сжимающий в клюве кинжал, сидящий на острие золотой пирамиды. Немало скитался я по Руси, которая когда-то была святой, теперь же… даже не знаю.

Скитаться по святой или несвятой Руси без копейки денег и с иноземным паспортом в кармане – занятие рискованное, если не безумное, но оно, наверное, многому могло бы меня научить. Впрочем, я не извлек никаких уроков, и вскоре мой богатый и юный жизненный опыт вылетел из моей головы.

Мне хотелось начать свой рассказ с моей долгожданной встречи с морем, с тех восторженных взглядов, которые я бросал на его далекие длинные волны, начать с песка и хвои, с йода и соли, но сейчас позволю себе небольшое отступление от прибрежных территорий, чтобы перенестись в горную и холодную местность: роскошную, суровую, богатую соснами и белыми скалами.