– А какая у вас должность сейчас?

– Самая отвратительная – военнопленный.

– Вас привезли сюда из концлагеря?

– Нет. Я живу под Москвою… на даче.

– И чем же вы заняты на этой даче?

– Вспоминаю. Рисую. Кормлю белок. Развожу цветы…

Чешский журналист из «Руде право» Зденек Кропач записал:

«Когда фельдмаршал уходил, не чувствовалось, что он устал. Все такой же уверенный в себе, он шел длинными коридорами в сопровождении советско-американского конвоя».

Здесь его перехватил корреспондент Хейдеккер:

– Один вопрос – как живется пленным в России?

– Хорошо, – ответил Паулюс кратко.

«Джи-ай» уже отталкивал Хейдеккера, приказывая ему удалиться, но тот успел еще крикнуть:

– Хорошо? И даже вашим сталинградским?

– Успокойте немецких матерей, – холодно произнес Паулюс. – Напишите в своей газете, что германские военнопленные в России обеспечены гораздо лучше, нежели русские дети… Они были бы счастливы иметь сахарный паек – какой имеют мои солдаты…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ом дворе в деревне под Нюрнбергом майор не отказался от беседы с московским журналистом Михаилом Гусом, который всю войну вел в эфире борьбу с радиопропагандой Геббельса.

Здесь, в немецкой деревне, Гус узнал, что осенью 1944 года семья фельдмаршала была репрессирована.

– Арестовали не только меня, но и мать, жену, всех детей. Я сидел в гестапо на Принц-Альбертштрассе, восемь. Потом перевели в военную тюрьму Кюстрина. Сейчас с женою проживаю во Фризене, где служу на печной фабрике тестя…

– Наверное, репрессии обрушились на вашу семью, когда фельдмаршал выступил по московскому радио против нацистского режима и лично против Гитлера?

– Пожалуй, раньше… Сразу, как только отец вступился за генерала Зейдлица, и я до сих пор не пойму, зачем он это сделал? Отец знал обстановку в рейхе, мог бы и пощадить нас. Я знаю, что Зейдлиц в плену стал вашим агентом. Но он предал моего отца еще в котле. Роль этого генерала в судьбе отца оказалась столь же роковой, как и влияние Артура Шмидта… Вы его знаете?

– Да, майор. Они и в Сталинграде не ладили. Генерал Шмидт как нацистский преступник осужден на двадцать пять лет и освободится нескоро.

В беседе было никак не миновать Сталинграда.

– Вы, – сказал майор Паулюс, – не должны думать об этой трагедии упрощенно. Это не только наше поражение и не только ваша победа. В котле Сталинграда возникали проблемы не обязательно военные. Были и политические. Были и чисто моральные. Надеюсь, с вашей стороны тоже возникали подобные вопросы. А теперь немецкий фельдмаршал, мой отец, вынужден перед лицом Международного трибунала осуждать своих же коллег.

– Все, что делает ваш отец, – отвечал Гус, – он делает добровольно, и не ошибаетесь ли вы, думая, что он вынужден давать показания? Вам, вышедшему из тюрьмы гестапо, не следовало бы рассуждать так наивно. Простите меня.

– Ах, при чем здесь тюрьма! Франц Гальдер, начальник нашего генштаба, тоже сидел в концлагере, Ялмара Шахта американцы вытащили чуть ли не из печей крематория в Дахау. А теперь вы же объявили их военными преступниками… Да, – заключил майор, – Германия сейчас в слезах, но придет время, и мы, побежденные, еще станем потешаться над вами, победителями. Помните, что завещал великий Шиллер: «Даже на могилах пробиваются яркие ростки надежды…»

И даже здесь, в пригородах Нюрнберга, скрипела старинная шарманка, воскрешая былое, из которого все и возникло:

Следуй реке, начиная с ее истоков.

Истина сегодня – завтра окажется ложью.

Ф. Паулюс. Из записной книжки