– Да, конечно, мята… Нет! Это мог быть и мятный ликёр.

– Конечно. Мог.


Бармен, наконец, удовлетворился качеством полировки “жезла” и положил его в бокал. Стало очевидно, это не бокал, а ступка.


– Как я могу вас называть?

– Саша, то есть Алексан…

– Алекс. В моём баре приняты короткие имена, если вы не возражаете.


С чего мне было возражать? Бар с правилами – это как минимум атмосферно. Правила – это вообще странная штука. С ними вроде бы несвободно, но без них – откровенно скучно. Поэтому так популярны всевозможные вечеринки с дресс-кодом, закрытые клубы и спортивные соревнования.


– Не возражаю, у вас имя тоже короткое или нет правил без исключений?


Бармен продемонстрировал новую улыбку (”я – радушный хозяин и всегда к вашим услугам”), но ответить не успел.


-Эй, Майк! Ты забыл про нас?!


Улыбка превратилась в вежливо-извиняющуюся (”одну секунду, сейчас решу пару дел, и мы обязательно продолжим”), и бармен вышел из-за стойки в зал.


Барные стулья могут рассказать о заведении больше, чем любой рекламный буклет. Нужно только уметь слушать, а точнее – смотреть. Длинноножки с маленькими неудобными сиденьями не зря назвали “пей и проваливай” – там, где их ставят, не любят тех, кто надолго задерживается у стойки. Верно и обратное. Чем больше барный стул напоминает кресло, в котором можно с комфортом просидеть хоть целый вечер, тем очевиднее, что барная зона – это полноценная часть посадки, а не место “передержки” клиентов или уступка тем, кто решил пропустить стаканчик на скорую руку. К барам в модных клубах и бизнес-центрах ставят тонконогие стулья с вычурным ножным упором и спинкой, но без подлокотников – именно такая конструкция позволяет охотницам за кошельками максимально выгодно демонстрировать все свои выдающиеся достоинства, не рискуя финишировать на полу при смене позиции. У моего стула была и спинка, и подлокотники, а кроме того, он без усилий поворачивался вокруг своей оси. Вывод напрашивался сам собой – хозяин рад гостям за стойкой и не возражает, чтобы они наблюдали за происходящим в зале. Не упускать же такую возможность.

Зал, насколько было видно с моего места, представлял собой правильный прямоугольник. Столики начинались в нескольких шагах от стойки. Все они были двух- или четырёхместными, за исключением ближайшего, где сидела компания из трёх женщин и четырёх мужчин, один из которых общался с подошедшим барменом. У правой стены – крутая деревянная лестница, ведущая, видимо, в комнаты над залом. У левой – чёрное фортепиано. Несмотря на безупречный, без единой царапины, лак, одного взгляда на инструмент хватало, чтобы понять, что он был antique ещё до того, как ушлые продавцы недоискусства придумали эту классификацию. В противоположном от меня конце зала расположился угловой столик с диванами, а напротив него – бильярдный стол. И не было ни одного квадратного метра, на котором бы не пили, не говорили или не играли – джаз, на бильярде или в карты.


– Скажите, Алекс, зачем вы пришли в мой бар?


Вообще-то, вздрагивать при звуке чьего-то голоса, совершенно не в моих правилах, но как, скажите на милость, бармену удалось снова оказаться за стойкой? Пол-оборота, и я натыкаюсь на очередную улыбку, – на этот раз, кажется, выжидательную.


– Простите, я не хотел вас напугать.

– Майк, я…

– Марк.

– Что, простите?

– Марк. Не Майк.

– Но тот мужчина, с которым вы только что говорили, назвал вас Майком.

– Возможно. Хотите ещё коктейль?


Передо мной на стойке появился совершенно не коктейльный бокал с бледно-золотистой жидкостью безо льда, а рядом – небольшая металлическая вазочка с крупными каперсами.