На его вечеринках можно было встретить чету Рейганов и полный набор голливудских знаменитостей, начиная с Мишель Пфайфер.

Его конюшни приносили Америке победы на интернациональных скачках.

Поместье в Калифорнии, купленное за $10 млн, дома в Малибу, Юте и Палм-Спрингс принимали толпы гостей в любой сезон и демисезон.

Частный самолет курсировал по самым невиданным маршрутам только оттого, что хозяину внезапно остро захотелось побывать на особенно шикарном рок-концерте.

Во всем этом не было ни грамма эксцентричности. Мак-Нелл тратил деньги с размахом, но во вполне простодушном народном вкусе.

Он председательствовал в правлении Национальной хоккейной лиги и превращал богом забытую команду Лос-Анджелеса в чемпиона США.

Хоккейный идол Америки Уэйн Гретцки согласился играть еще три года за Лос-Анджелес, вместо того чтобы уйти на покой, после того как Мак-Нелл предложил ему гонорар в $3 млн.

Скромный Гретцки – уникальный случай – попросил снизить сумму – до $2,25 млн. (Злые языки утверждали, что дело было не в скромности, а в налогах.)

Около 20 кинопроектов жили и проваливались на деньги Брюса Мак-Нелла.

Сам он источал неугасимую улыбку Чеширского Кота. И совершенную беззаботность.

Даже уличенный репортерами в откровенном вранье, он оставался неотразим.

Среди живописных подробностей его биографии значился диплом Оксфорда, существовавший лишь в воображении Мак-Нелла. Равно как и вымышленное сотрудничество с суперрежиссером Говардом Хьюзом и супермагнатом Гетти.

«Кто же спорит, разумеется, я несколько приукрашиваю, – немедленно соглашался Мак-Нелл.

И энергично кивал с обезоруживающей ухмылкой.

Между тем, биографии Брюса и без фантазий хватало на пару приключенческих фильмов.

О чем он, впрочем, по разным уважительным причинам не особенно распространялся.

К 18 годам он знал каждого римского императора в лицо. Исключительно по чеканным профилям на монетах.

Вообще-то таково было пожелание родителей – дабы дитя не шастало по темным улицам, его с нежного возраста приучили коллекционировать всякую ерунду и сортировать в альбомы, совершенно не предполагая в этой процедуре некий источник возможного дохода.

Но в конце беспокойных 1960–х состоятельные господа искали какой-нибудь новый способ вкладывать капиталы. Способ должен был быть компактным, надежным и по возможности элегантным.

Аукционы античных монет из весьма закрытого клуба коллекционеров превратились в поле битвы владельцев миллионных состояний.

Более всего новоявленных вкладчиков прельщало то, что все эти непонятные драхмы и динарии тоже были деньгами. Очень давно, правда, вышедшими из обращения. Зато одновременно благородными произведениями великого искусства.

Коллекционеры незамедлительно переквалифицировались в посредников. Ибо безграмотные миллионеры, разумеется, были не в состоянии отличить VI век от, к примеру, XVI. Равно как Грецию от Рима.

Еще не достигнув совершеннолетия, Мак-Нелл оборачивал по $500 тыс. в год и письменно заказывал экспонаты у известнейшего цюрихского нумизмата Лео Милденберга.

Когда он набрался смелости отправиться в Цюрих и лично представиться Милденбергу, последний был чувствительно огорошен. Ибо никак не мог постичь, что целый год высылал бесценные монеты созданию, у которого еще и борода-то толком не росла.

«Черт возьми! Знай я, сколько тебе лет, никогда в жизни не торговал бы с тобой в кредит», – только и нашелся Милденберг.

После чего, так и не оправившись от изумления, отдал Мак-Неллу на комиссию коллекцию стоимостью в $1 млн.

Брюс, потея от возбуждения и ужаса, спросил: «Что я должен подписать?» Престарелый нумизмат величественно отмахнулся: «Забудь об этом. Чего стоит твоя подпись!»