Он исчез. Пославший лассо подтянул к себе лишь пустой жгут.
И тут я вспомнила – у меня же в хижине спит Бандерлог! Оборотень, который любит драться.
– Уюн, позови Бандерлога! – закричала я на языке домовика. Надеюсь, гости его не знают.
«Дом, пожалуйста, если можно, создай ящик вокруг каждого нападающего!»
Раздался грохот. Молчащие до этого чудики, заорали все как один на языке, которого я не знала. И начали биться о фанерные стены своих ящиков.
Только вот воином я была плохим. Совсем никудышным. Неопытным. Даже не подумала, что в атриум вломились не все чудики. Один оставался за дверью. И когда я облегченно выдохнула, в воздухе мелькнул еще один жгут, обвивший мою руку. Резкий рывок, и я с диким воплем боли, упала лицом на стол.
«Дом, отмени лассо!»
Увы, Дом этого сделать не смог.
Рука была вывернута и болела так, что у меня из глаз брызнули слезы.
В атриум влетел Бандерлог и тут же, со всей дури, врезался в стоящий у двери ящик.
Напавший на меня чудик еще раз рванул лассо и моя рука вылетела из сустава. Громко заорав от боли, я перелетела через стол, рухнула на пол и отключилась.
Бракованный ликтор
Солнышко светит в окно. Пододеяльник с морскими волнами, на которых резвятся дельфины. Только сейчас вспомнила, что такой пододеяльник был у меня в детстве.
Рука, спина и нога обмотаны тряпками, пропитанными какой-то остро пахнущей желто-коричневой мазью. Они мешают мне пошевелиться, держат, как гипс.
Так. Начинаем разбор полетов. Я – ликтор Рубежа. Отлично! Дом выполняет мои желания в области материальных вещей. Шикарно! Жаль только, что еду и сигареты он не «производит». Кормит меня домовик Уюн. Восхитительно!
Прожив на свете двадцать пять с половиной лет, избавившись от юношеской восторженности и агрессивного желания изменить мир, познав нудные тяготы домашнего труда, я теперь вполне могла оценить прелесть такого положения. Ура, быть ликтором мне нравится.
Поехали дальше. Почему же я лежу тут, замотанная в дурно пахнущие тряпки? Не могу не только встать, но даже пошевелиться, разве что голову с подушки чуть приподнимаю.
– Уюн! – тихонько зову я, осознав, что во рту пересохло, а губы потрескались.
Дверь приоткрывается и в комнату заглядывает домовик.
– Светлого дня, мия Юнта!
– Светлого… Уюн, дай мне воды … – хрипло сиплю я.
– Мия Юнта, знахарь запретил давать еду и воду пока он снова не придет.
– Ну, глоточек… все пересохло.
Домовик убегает, но вскоре возвращается. В руках плошка с водой и тряпочка.
– Обтереть он не запрещал…
Из-под кровати Уюн вытаскивает скамеечку, забирается на нее и осторожно смачивает губы, вытирает лицо.
– Ничего не помню… Спасибо, Уюн… А когда придет врач… знахарь?
– Скоро, через стей…
– Что это «стей».
– Мия Юнта, у них другое время, не как у тебя. На Угайнике в сутках десять стеев. Через один стей он придет.
– Ох… не соображу…