– Я в носильщики не нанимался! – тут же заявил во всеуслышание бард, скрестивший свои холёные руки на груди. – Не для того я поэзии учился и…

– Я тебя с этим похотливым мудозвоном больше не отпущу! – тут же зарычал Зингар, всё ещё переживавший в душе горькую измену со стороны своей жены. – И не надейся!

– Заткнулись оба! – приказала Офелия, гневно ткнув руки в свои полноватые бока. – Трахаться посреди рынка мы уж точно не станем, муженёк, будь спокоен! А Эванса я с собой беру лишь по той простой причине, что он сильнее тебя или меня, а посему и продуктов за раз унесёт больше, да и видит он благодаря своему росту дальше. Пока мы закупаемся, ты останешься тут и будешь следить как за нами, так и за телегой с лошадьми. Чего тут непонятного?!

Скрепя сердце половинчику пришлось признать правоту своей жены, но он всё равно не преминул напомнить Эвансу, чтобы тот держал свои руки при себе, а губы плотно сомкнутыми.

– Хоть на миг усомнюсь в том, что ты ослушался и ухлёстываешь за Офелией – все зубы тебе повыбью! – пообещал Зингар менестрелю, который уже спрыгнул на землю и вооружился самой большой корзиной из числа тех, что обнаружились в фургоне.

– Будь спокоен, Коврига! – отозвался де Грей. – Я само спокойствие и невозмутимость, и тебе советую брать пример с меня.

Проводив свою жену и её бывшего любовника взглядом, которым можно было убивать даже орков, Зингар принялся нервно теребить вожжи, зорко наблюдая за тем, чтобы к его фургону не приближались на критическое расстояние различные подозрительные личности, а также свербя глазами свою благоверную, которая оказалась не такой уж и верной. Сама низушек и человек мирно ходили между многочисленных прилавков и рядов, прицениваясь к различным продуктам и умело торгуясь за каждый медяк. Чего у Офелии было не отнять, так это её умению торговаться, и она по праву считалась одним из лучших торговцев в балагане наряду с небезызвестным уже нам Арнолиусом. Много раз все артисты бились об заклад, кто же кого переторгует и переупрямит – гном или половинчик, поскольку каждый раз, когда заходило дело о денежном довольствии и до выплаты вознаграждений, оба могли до хрипоты отстаивать свою позицию, заламывая не только руки в отчаянных жестах, но и цены. К компромиссу обычно приходили через несколько десятков минут, а то и через пару часов, всегда уставшие, раскрасневшиеся и злые, словно свора драконов, у которых уничтожили их гнездовье, похитив или уничтожив все яйца, Арнолиус и Офелия расходились по сторонам. Особо задорные шутники уверяли, что кричит гном и низушка в фургоне вовсе не из-за денег, а из-за любовного пыла, что лишь ещё сильнее злило бедного Зингара, хотя Арни, как мы уже знаем, было в последнее время не до женщин.

– Ты и от моего фартука отрезал кусок себе на трофей? – тихонько осведомилась у Эванса Стряпуха, когда тот складывал в корзину купленные апельсины.

– Ну почему же сразу на трофей? – вздохнул тот. – Скорее, как напоминание о чудесной ночи, проведённой вместе.

– Тебе правда понравилось?

– А тебе разве нет? – ответил вопросом на вопрос молодой повеса.

Вздохнув, Офелия поспешила к соседнему прилавку, намереваясь купить овощей, пока хозяин не начал складывать свой скарб и уезжать на ночёвку. Эвансу пришлось три раза вернуться к фургону, чтобы выложить все покупки, после чего все трое перебрались сначала к рядам, торгующим крупами и зерном, а потом уже и в рыбные с мясными рядами. Всего еды закупили столько, что от её веса телега заметно просела и наклонилась на один бок, но неугомонную Офелию, желавшую накормить всех и вся, уже было не остановить. Стряпуха вошла в раж, что было заметно по её горящим от азарта глазам, и напрасно Эванс с Ковригой пытались её урезонить. В итоге де Грей махнул на одержимую женщину рукой, согнав с места возницы Зингара.