– Я пришлю к тебе Сюльписа.

Она сошла на двор, едва дыша, ее бедное сердце сильно билось в груди; она дошла до двери кухни, крича:

– Сюльпис! Сюльпис! Я погасила фонарь, поди ко мне!

Когда Сюльпис вышел, мать бросилась к нему на шею и сказала замирающим голосом:

– Поддержи меня, у меня нет больше сил. Она здесь… Моя дочь… Наша Лукреция, она воротилась… Не кричи! Отец услышит…

Добрый Сюльпис чуть не грохнулся наземь, но мать возвратила ему силы и присутствие духа, сказав:

– Я ее спрятала в комнате Зайца, беги туда, разведи огонь: она озябла… Бедная малютка! Она бледна, как смерть… Не вздумай говорить ей о графе Анри – это убьет ее!

Сюльпис убежал. Фермерша, которой опасность, угрожавшая дочери, возвратила беспримерную энергию, имела мужество воротиться в огород, поднять фонарь и взять из курятника другую утку, потому что первая убежала.

Она имела столько самообладания, что воротилась в кухню спокойной и с сухими глазами. Во время ее отсутствия сели за стол. Служанка разливала суп. Фермерша налила бульон в деревянную чашку и унесла ее.

– Куда ты идешь, жена? – спросил Брюле.

– Я несу это бедной женщине, которая сейчас прошла мимо; она очень озябла, проголодалась и попросила позволения согреться в хлеву.

Брюле хотелось оправдать свою репутацию добрейшего человека на свете.

– Ты права, жена, – сказал он добродушно, – надо всегда делать добро, когда можешь. Приведи сюда эту бедную женщину, пусть греется у огня.

– Она не хочет, – отвечала фермерша, – она стыдится.

Когда она ушла, Брюле взглянул на своих гостей.

– Однако в теперешнее время, когда столько поджогов, опасно пускать к себе бродяг. На прошлой неделе за два лье отсюда сгорела ферма, а накануне там ночевала нищая.

– Неужели справедливы все эти истории о пожарах? – спросил капитан.

– Увы! Да.

– И это точно, что поджигают с умыслом?

– Всегда… Мы все боимся, потому что если сегодня очередь одних, то завтра придет очередь других.

– Кого же подозревают? – спросил капитан.

– Неизвестно… У каждого свое. Одни уверяют, что тут замешана политика; другие говорят, что поджигают разбойники. Кто может это знать? Ах! Я, к несчастью, человек ничтожный, но на месте правительственных людей я захотел бы все разузнать.

– Говорят, – сказал один работник, – что есть такие люди, которым ежегодно платят.

– Ах, да! Страховые общества – это известно, но меня на это не заманишь.

– Как! – сказал капитан, продолжавший смотреть на Брюле. – Ваша ферма не застрахована?

– Нет.

– Ни ваш скот, ни ваш хлеб?

– Ничего.

– Напрасно! Вам надо застраховать. Если у вас случится пожар, вам заплатят.

– А как хорошо смотреть на пожар! – сказал вдруг Заяц. – Я видел, как горела Френгальская ферма, точно будто канун Иванова дня.

Глаза Зайца сверкнули. Капитан внимательно на него посмотрел.

Воротимся на час назад и последуем за Зайцем, который проскользнул в Лисью нору. Он прополз шагов двадцать, когда красный свет бросился ему в лицо. Нора расширилась, увеличилась, и Заяц очутился у грота футов в восемь величины и в три вышины. Посередине стоял фонарь, около которого сидели три человека с лицами, вымазанными сажей, так что их нельзя было узнать. Они были одеты, как крестьяне: в синих камзолах, в шапках из лисьей или козьей шкуры и в саржевых панталонах. Возле каждого на земле лежало ружье. Незадолго до неожиданного прибытия Зайца тот, кто казался начальником, говорил:

– Не надо ничего делать некоторое времени. Нас ищут.

– Разве вы боитесь, Головня? – спросил второй.

– Боюсь? О, нет! Нам платят так хорошо, не считая барышей от поджогов, что нам не следует пренебрегать этим делом, но надо быть осторожными – это главное… Я знаю, что я пользуюсь хорошей репутацией и что меня подозревать не станут, но все-таки довольно одной минуты – и нас гильотинируют.