В «Маяк», как сейчас помню. Обедать и ужинать одновременно.

…Вот так! А вы, Антон Павлович, говорите, будто всего только один сюжет, да и то для небольшого рассказа!

За пятьдесят лет, не покидая Воронеж, я, кроме математики, состоялся еще в пяти, как минимум, профессиях: автора коротких рассказов, кавээновских и эстрадных миниатюр; драматурга; топ-менеджера (был генеральным директором консалтинговой компании, руководил крупным аграрным проектом); политтехнолога; экономиста и специалиста по биржевым стратегиям. А еще с 2005 года занимаюсь прозой, семь романов и две повести изданы, а кое-что и переиздано.

Чем-то из перечисленного увлекался, во что-то был и остаюсь влюблен, что-то делал ради денег.

Но «летал» – увы! – нечасто. В основном тогда, когда получал интересные и неожиданные результаты; о некоторых из них не могу сейчас рассказать даже самому себе, поскольку перестал их понимать – ведь математику пришлось оставить в 1996-м. Но вот об одном не забуду даже в последний час жизни, и только в окончательно отлетающем моем сознании исчезнет воспоминание о том, как полученные мною общие результаты выявили новые и неожиданные свойства досконально, казалось бы, изученных «пространств Соболева».

Когда рассказал об этом Селиму Григорьевичу Крейну, он отозвался словом, любимым им со времен его одесского детства: «Шикарно!»

Когда рассказал на семинаре в Математическом институте Академии наук, «классики жанра» сказали: «Сенсация!»

Однако самая высокая оценка, хотя и несколько косвенная, была получена в новосибирском Академгородке, на защите докторской диссертации. Дело в том, что двое из членов Совета были чуть ли не сооснователями немало в свое время навонявшего общества «Память» и при малейшем подозрении о наличии у соискателей капли еврейской крови голосовали против. В моем же случае даже и подозревать не надо было – все, для них интересное, значилось в анкете, которую сразу после начала защиты зачитал ученый секретарь.

В Институте математики Сибирского отделения Академии наук, основанном в начале 60-х тем самым Сергеем Львовичем Соболевым, многие мне симпатизировали и о двух неизбежных при голосовании «черных шарах» предупредили. Ревнители чистоты советской математики среди членов Совета обнаружились легко: в начале моего доклада они смотрели не на исписанную формулами доску, а в окно, но когда заговорил о новых явлениях в «изъезженной», казалось бы, вдоль и поперек теории пространств Соболева, то не выдержали, головы повернули…

При объявлении результатов тайного голосования по залу прошел гул: двенадцать «за», два бюллетеня оказались недействительными, – то есть одобрить присуждение мне, еврею, степени доктора физико-математических наук «памятникам» не позволили убеждения, однако проголосовать против не позволила научная совесть!

Спасибо Воронежу: во всем, что затевал здесь за пятьдесят лет, был успех, более или менее явный.

Но трижды спасибо Баку: не подари он мне такое детство, такую юность и таких друзей; не выполощи он меня и не отстирай от пятен мелочного тщеславия, не приучи бить, но не добивать, выигрывать, но не возноситься, проигрывать, но не сдаваться; не научи работать, – не было бы в моей жизни никаких успехов. Ни в Воронеже, ни в любом другом городе мира!

«А ты кто по национальности?» – типично бакинский вопрос, который задавался в расчете на развернутый ответ. И даже если можно было пояснить одним словом – например, «азербайджанец», то непременно прибавлялось, что мать из Баку, а отец из Шамхора или из Гянджи; если «русский» или «еврей», то как и когда в Баку оказались родители. Дети смешанных браков называли национальность по отцу – и не потому даже, что именно так себя осознавали, а постольку, поскольку фамилия-то отцовская! Это при том, что мать почиталась, и в смеси самых разноязычных ругательств обычное для России «…твою мать!» считалось смертельным оскорблением, после которого – драка или даже поножовщина.