– Да, Пашка теперь не тот молчаливый паренёк, хилый и стеснительный. У него прорезался голос, и выпивать стал. Тётка Дуся не пережила бы подобное. Её Пашка – и рюмка вина? Это просто убийство для неё и совсем не совместимо с её тихим и смирным сыночком. И наглость в нём какая – то появилась.

Сегодня я за ним понаблюдала, и оказалось, что Катерина не зря тревожится за свою семью. Я теперь, после сегодняшнего дня, тоже за них волнуюсь. Знаю, что Паша добрый и никогда не сделает больно другому человеку – не такой он. Но я знаю и свою подругу. Катерина долго терпеть не станет пьянство. Я вообще удивляюсь на то, как она его терпит, если у них уже были ссоры из – за Пашкиных таких проделок. Ну, я за него возьмусь! Катерина скрывала от меня, что ему совсем пить нельзя – неадекватным становится. Сегодня я убедилась в этом. А раз так, значит, больше не позволим ему и капли спиртного!

– Да не волнуйся ты так! Паша трудяга, какого ещё поискать! Редко бывает, что вот так собираемся. Не грех и по рюмочке пропустить для расслабления души. Ничего страшного не произошло. Я вот сегодня только на тебя и любовался. Тебе так к лицу этот халат! Даже Митя оценил, сказал, что ты как русалка в синих водах. Надо же, как хорошо он сказал!

– Пока ты с меня глаз не сводил, Пашка тут вытворял, Бог знает, что! Все выпивали, но все вели себя абсолютно достойно. Один он, как клоун, прыгал и размахивал руками. Кате было неудобно за него. Ведь был весь наш отдел вместе с начальством! Ему совершенно нельзя даже и нюхать спиртное! Завтра выходной, пойдём к твоему другу – я ему ещё не всё сказала. Ты почему меня не слушаешь, Сашко! Я с кем разговариваю! У Егоровых очаг семейный по швам трещит, а тебе и дела никакого нет?

Грузин, продолжая улыбаться Раиске:

– Ничего больше не хочу слушать, я так счастлив, что у меня есть ты, есть сынок Митя, и если ты будешь думать иногда и о нашей семье, то скоро может появиться и дочка.

Сашко взял Раиску на руки и бережно, словно хрустальную вазу, понёс в комнату…

Ночью Пашка проснулся оттого, что замёрз. Каким – то образом он сбросил с себя одеяло, как ребёнок. Приподнял голову, посмотрел на спящую рядом жену, хотел залезть к ней под одеяло, да не решился – не хотелось её будить. Сжавшись в комочек и подогнув коленки, он стал вспоминать вчерашний день.

Сбойка, вечер у Раиски, потом смутно вспомнились и свои пляски, и размашистость своих рук при разговоре с Катиными сослуживцами. Много народа было. Пашка вспомнил вкусные маринованные грибы, потом вспышкой перед ним озарился Раискин гнев на него. За что? Он старался вспомнить, что ещё мог натворить у неё в гостях? Да так и не вспомнил.

Потирая потихоньку руки и ноги от холода, Пашка вдруг вспомнил себя на печке в своей деревне. Когда – то, вот так же, как сейчас, поджав колени, вложив между ними ладони, что – бы было теплее, он лежал на печи и согревался её теплом. Вдруг услышал Катин тихий голос, нежный, родной:

– Павлуш, не холодно?

А он стучал зубами так, что ходуном тряслись коленки и стучали зубы – то – ли от холода, то – ли от сиротской жизни и обиды, что забыт он был когда – то своей родной матерью.

У него, у взрослого уже мужчины, потекли слёзы – солёные, с привкусом горечи жалости к себе. Почему не мог он познать сполна материнскую любовь в своём детстве? Почему не может теперь её познать от любимой женщины? Ведь он так старается любить всех вокруг! Он любит Лёньку и обожает Танюшку. Он потерял голову от любви к своей Катюшке. Что не так он делает? Работает, так, что скулы сводит и получает денег он намного больше, чем все остальные. Нет, видимо, как выпало сиротство с самого раннего детства, так теперь и до конца жизни с ним жить.