Помещение клуба было украшено цветами, фотографиями погибших и, вглядываясь в знакомые лица, не хотелось верить в случившееся.

Репродуктор, висевший на сосне у клуба, своей траурной музыкой напоминал Лёньке ещё и ещё раз о том, что больше нет у него друга, нет Виталика, с которым можно было поделиться всеми своими секретами. Никогда он его больше не увидит и Лёнькино сердце щемило…

Он затыкал уши и бежал домой, но дома, в тишине, музыка была ещё громче и печальнее. Мать Лёнькина плакала вместе со своей подругой, и всё вокруг мельтешило и раздражало Лёньку.

Танюшка то и дело, как назло спрашивала без конца про Виталика и не понимала, почему все вокруг плачут.

Лёнька снова бежал от раздирающей тоски на улицу.

А потом полил дождь. Он лил всю неделю и, казалось, что сама природа оплакивала погибших. Сколько людей разбилось тогда! Погибли целые семьи в тот грозовой день!

Не описать те печальные события и не рассказать словами. Та трагедия стала горем для каждого, кто жил тогда в том посёлке…

Евдокия к Степану выезжала каждый день. Все эти четыре года она к нему ехала, да только в своих мыслях. На сына своего держала большую обиду – ждала она его, ждала в отпуск, а он так и не приехал. Наверное, свою пигалицу послушал, боялась, видать, Катерина, что увидит Паша Митю, узнает, что он его сын и оставит её с двумя детьми.

Пашка рвался к матери всей душой, да только всё время что – то мешало. Вот и этим летом он собрался ехать к ней.

Собирался, да выделили ему путёвку в санаторий и как не он от неё не отмахивался,

Катя убедила его, что для его, не совсем здоровых лёгких, ему лучше отправиться на юг, подлечиться. Раиска была с Катериной солидарна, соглашалась, что Большие Ключи никуда не денутся, а вот здоровье для Павла важнее.

Грузин отпуск пока не брал. Он его берёг для других целей. Ждал, когда Раиска привезёт своего сына. А как только привезёт, так они все вместе поедут в Грузию.

У каждого свои дела и каждый старается решить их в меру своих возможностей.

Пока Пашка разгуливал по пляжу города Сочи, его мать, не дождавшись его в отпуск, махнула на всё рукой и стала собираться в дорогу, к Степану, а заодно и к сыну на БАМ.

Алёна, узнав, что её соседка, наконец – то, надумала сделать решительный шаг навстречу своему прошлому, поддержала её словами:

– Поезжай. Дуся, мы за домом присмотрим, а как купишь билет, сразу дай телеграмму Степану, да потом и нам не забудь сообщить, как доехала. Ты, главное, не волнуйся! Всё будет хорошо. Наговоришься со своим Степаном вволю. Знай, что Стёпа тебя до сих пор ждёт. Ему жизнь тоже не мёдом оказалась.

Алёна помогала подруге выбирать одежду для поездки, потом разревелась:

– Скоро приедет Раиска за Митей, останемся мы с Тимофеем совсем одни. Смотри, сама – то там, в тех краях не останься. Возвращайся домой, мы тебя будем с Тимой ждать. И гордость свою здесь, в деревне оставь. Ты с ней всех женихов подрастеряла. Не показывай её ни Степану, ни Наде, покладистей будь, мудрее.

– Какая тут гордость! Она давно уже жизнью растоптана. За бывалой гордостью пришла злость на Степана и густым туманом заполнила душу. Теперь думаю иначе – кто знает, кому было тяжелее: мне, или ему? Со мной оставались наши дети и, как – бы не было муторно тогда на душе, они, своим присутствием, смягчали горестные минуты, и я пыталась продолжать жить. Только ради них и жила. А каково было ему, их отцу? Как должно быть ему хотелось обнять своих детишек, приласкать! Никто не может так согреть душу, как нежное прикосновение родного дитя! Мне было ещё легче и потому, что тогда, в трудную минуту, были вы, мои соседи. Все эти годы поддерживали вы меня. Дрова на зиму и безденежье, отчаяния и надежды, свадьбы моих детей и мои горькие думы – всё это легло на ваши плечи, милые мои и добрые люди! Что бы я без вас делала? Сам Господь послал мне вас в мою поддержку и никакими словами не высказать мне свою благодарность к вам!