Между тем Черепанов не испытывал малейших иллюзий насчет переданного ему посыла, как бы мягко тот ни был в монолог вплетен. «Железный ящик» примеряется именно к нему, потому и упомянут. Случись он улизнет от задания, «спишут», и наиболее вероятно, руками пришельца-златоуста. Ведь жизнь двойного агента до смешного дешева – кому раньше перейдешь дорогу. Тем не менее подполковник испытал какой-то необычный подъем, что повестку в преисподнюю ему зачитали щадящими, если не по-братски выверенными словами, хоть и предварив иезуитски исполненным «щелбаном»…

Черепанов откинулся на спинку кресла, бросая косые взгляды на соседа. К своему удивлению, открыл, что пришелец от действа отпочковался, будто устал или разочарован. Но спустя некоторое время москвич вспомнил, что, собственно, его очередь «вводить в из-за боковой мяч».

Шла пятнадцатая минута баскетбольного поединка, и Черепанов подумал, что в перерыве их пестрой компании лучше ретироваться. Назначая рандеву в столь экзотичном, зато, ему вначале казалось, безопасном месте, он не предполагал, насколько трудным окажется разговор, не преодолевший пока и экватора.

– Давайте, поговорим нормально, – заговорил, сдвигая шторку неловкой паузы, Черепанов, – расскажи все толком и… подумаем.

Шахар продолжал блюсти суверенитет своей «скорлупы», не высовывая носа. Зато Розенберг без всякого уведомления, резко согнувшись, нашептал соратнику перевод. Тем самым выдал, насколько велик у «Моссада» к операции интерес.

– Да-да… – рассеянно откликнулся Шахар, не поворачивая головы, но прислоняясь к спинке. – Конечно, Саша, только нормально, именно…

– Тогда… объясни все сначала, приняв в расчет, что моя поездка в Ирак исключается. Вот что еще: давай… через Аллена, время дорого. А в перерыве уйдем. – Черепанов кивнул в сторону зрителей, давая понять: лучше перебазироваться.

От прямого перевода Шахар между тем отказался, хоть и, по мере детализации вопроса, разок-другой обратился к Розенбергу за терминологической поддержкой. Прежде чем прозвучал свисток на перерыв, Шахар доходчиво, хоть и языком солдатского разговорника, разъяснил, что, по достоверным сведениям, некоторые советские военные и гражданские советники Ирак покидать не собираются, кроме того, из Союза ожидается подкрепление. Да, массовая эвакуация персонала – полным ходом, но она не более чем дипломатический, призванный дезориентировать коалицию маневр – СССР далеко не готов распрощаться со своими интересами в Ираке. Более того, ряд советских ведомств, в обход официальной позиции Кремля, заключили с аналогичным иракскими структурами частные контракты, разумеется, за внушительный «откат».

Суть же задачи: вывести на командируемого в Ирак специалиста, разумеется, не лишенного перспектив вербовки. Каких-либо предварительных переговоров с тем не проводить. Все, что нужно: подбор удачной кандидатуры и полное на нее досье. Остальное – за гостем.

По пути в метро трио хранило молчание, не выказывая и намека на общность интересов: то двигалось случайной цепочкой, то вовсе рассеивалось. Между тем каждый думал о своем. Черепанов о том, какими, помимо него, израильтяне пользуются источниками информации, поскольку весть о советской «пятой колонне», призванной осложнить оккупацию Ирака, его буквально выбила из седла. Откуда пронюхали? Каких-либо очевидных доказательств в пользу ее формирования у подполковника не было, разве что разрозненные, наводящие на гипотезу детали.

Шахар тем временем продолжал хандрить. Минутами ранее его настигло: план Биренбойма, каким бы дерзновенным и мужественным он не выглядел внешне, по сути, без закладных, ибо построен на неисследованных, теоретических возможностях Черепанова, у которого, союзники-сообщники, столь актуальные для подобной операции, по определению, водиться не могут. Ведь крот – синоним волка-одиночки, питающегося без премудростей – тем, что плохо лежит или бежит. Для Биренбойма, профессионала экстра-класса, эта закономерность не секрет. Стало быть, операция – скорее причуда его буйной фантазии, нежели ушлый замысел. Нечто среднее между неизбывной женской верой в «золотой ключик» и массовым поклонением бессмертному идолу «Авось», каким бы фокусником Дорон ни был…