–Что вы, молодой человек! Это еще дети по сравнению с теми! Вы в этом сами скоро убедитесь. Ну, кажется, и все, что я имел сказать вам, молодой человек.

И он, приподняв шляпу, попрощался со мной и двинулся в обратную сторону. Я опустил револьверы и протянул их стоящему невдалеке молодому парню. Он взял их, положил в карманы и, чуть склонив голову, доверительно сообщил:

– Разрешите представиться: Миша Япончик. Одесса-мама меня знает вся, теперь будете знать и вы. Я на вас получил впечатление. Если надо, обращайтесь. В трактире на Молдаванке спросите меня у любого шкета, и они проведут до меня. Друзья Лени-ювелира – мои друзья.

И он, развернувшись, ушел, сопровождаемый своими подельниками. Эдвард вопросительно посмотрел на меня. Я объяснил ему сложившуюся ситуацию, и мы пошли продолжать искать вещи, так необходимые нам. На этот раз нам повезло. Буквально в конце вещевого базара у разбитной торговки мы купили все необходимое. Единственное, что долго выбирали, так это сапоги для Эдварда. Никогда не видя такой обуви, Эдвард около часа примерял ее, пытаясь намотать портянку, чтобы подобрать сапоги по ноге. Торговка падала со смеху, смотря на то, как он делает это. Затем не выдержала, сама зажала его ноги между своими, намотала ему портянки и надела сапоги. Он был очень доволен и решил не снимать сапоги до самого дома.

В доме, раздевшись, мы еще раз примерили наши обновки и остались довольны покупками. Эдвард в сапогах и косоворотке выглядел эдаким рубахой-парнем. Ему бы еще гармонику в руки – и можно было бы ходить по сельским улицам, приманивать девчат. То есть мы практически были готовы к поездке, единственная проблема состояла в том, как нам сесть на поезд и каким маршрутом лучше добираться в Петроград. Решили отложить решение этого вопроса до завтра.

Ночью была страшная буря. Ветер повалил много деревьев и раскачивал крышу дома как хотел, пытаясь ее сорвать и забросить куда-то подальше, словно открывая прямой путь кому-то неведомому к постояльцам, которые молча дрожали под одеялами.

Утром нас разбудил шум на первом этаже. Слышна была быстрая ходьба и причитания. Мы мигом выскочили из своих спален и спустились вниз. Здесь все было в движении. Туда – сюда прислуга таскала какие-то тюки, свертки, доставала из буфета хрустальную посуду и прятала ее в картонные ящики. Ничего не понимая, мы безмолвно стояли сбоку и наблюдали за этой суетой, пока не появилась тетя Соня. Она буквально вплыла в гостиную, расталкивая своей мощной грудью прислугу, и направилась прямо к нам.

– И шо это будет, я вас спрашиваю? И шо мине теперь делать? Я на вас удивляюсь, шо вы еще теперь здесь. Берите ноги в руки и бистро бигите, пока можно, а то потом будет никак. И шо теперь делать бедной тети Сони?

Этими вопросами она засыпала нас. Мы были настолько растеряны, что даже ни одного слова вставить не могли. Наконец Эдвард, не выдержав ее причитаний, во весь голос гаркнул:

–Мадам!

Она вздрогнула от неожиданности, и ее лицо стало приобретать осмысленное выражение.

–Как! Вы еще ничего не знаете?

–Ничего, – ответил я.

–И что это за город такой? Все, что хотят, то и творят, – снова завелась тетя Соня.

–Так вот, что я вам скажу: бегите из него как мама на душу положит. Сегодня англичане и французы начали эвакуацию. А в сорока верстах от Одессы стоит банда атамана Григорьева, чтоб ему пусто было. И он ждет, когда тут освободится территория, чтобы провести, как это говорят, экспроприацию. Что за слово такое поганое?! Будут опять ходить по домам, переворачивать все вверх дном и искать ценные вещи. Причем, эти все ненасытные. У каждого бандита сейчас человек по пять родственников ждут с телегами, шобы пограбить бедную Одессу. Ну как вам?