Минут через пять после этого Матвеевна выскочила из комнаты, спустилась в погреб и поставила на стол крынку молока, вареную картошку, хлеб, соленые огурцы и кусок аппетитного сала. Дед первым сел за стол, пригласив нас садиться рядом, и, перекрестившись, начал завтракать. Мы последовали его примеру. Матвеевна, скромно сев в уголок, тихонечко сказала:

–Ничего не говорит, только что-то бредит непонятое.

–И ничего не скажет, – вступила в разговор вышедшая из комнаты Ивановна.

–То, что он прочел, предназначено только для него. Ведь это была книга судеб, а судьба у нас у каждого своя, и каждый несет свой крест, как может. Вот захотел знать свое – и получил свое. А какое оно «свое», теперь ведомо только ему. Он знает и чего-то боится. Страшно, конечно, жить, когда известно, что с тобой случится. И от этого становится еще страшней, потому что ты знаешь: несмотря ни на что это случится. И его нельзя ни отодвинуть, не перенести, ни оставить на потом. И это все постоянно ходит с тобой и за тобой. У любого тут будут нервы не в порядке. Но что-то придумаем, поможем парню. Поставим его на ноги. Это ему еще повезло, что вы его вытащили оттуда, потому что многие остаются там навсегда. Это твоя энергия спасла его и всех вас, – и она кивнула на меня. – В тебе много силы, и тебя ведет сам Всевышний, который помогает тебе. Ты ведь не простой, я это чувствую. С таким я встречаюсь впервые. И дело ты делаешь большое, и препятствует тебе чудище огромное, не от мира сего, которое постоянно ищет тебя, потому что ты для него угроза. Но ты победишь, не сразу и не легко, но победа будет за тобою. И друг твой тебе поможет в этом, он тебе не просто так дан. Придет его время помогать тебе в полную силу. И те знания, которые он накопил в заморских странах, помогут вам обоим.

Выдав все это нам, она повернулась к деду.

–А ты, Матвеич, помоги им. Большое и доброе дело они делают, и грех не помочь им в этом.

Затем она, вскочив на ноги, перекрестилась перед иконами, поклонилась нам и, обратившись к Матвеевне, сказала:

–Пускай сегодня полежит, оклемается, а завтра на утренней зорьке и начнем его на ноги ставить. Кажись, все, – и, повернувшись, вышла во двор, сопровождаемая хозяйкой.

Матвеич молча посмотрел на нас, затем встал, вытер усы большим ситцевым платком и сказал:

–Пора и нам в дорожку, а то пока доберемся, глядишь, и время подойдет. И надев картуз, вышел во двор. Мы тоже вскочили и, посмотрев на себя в небольшое зеркальце, висевшее над умывальником, пошли за ним.

Конец ознакомительного фрагмента.