Поэт Y не работал, пока не чувствовал вдохновения (пока не требовал к священной жертве Аполлон); поэт Z писал по принципу nulla dies sine linea. Поэт Y оставил всего лишь шесть од, каждую из которых просвещенные потомки признали шедеврами; поэт Z написал больше шестисот од, шедеврами были признаны только семь.

Басне не удается сформулировать непротиворечивый эпимифий: разница между шестью и семью невелика, всего-то единица (следовательно, прав Y), но эта единица – целый шедевр (значит, прав Z?).

Когда журналисту N., над глупостью которого все вокруг всегда смеялись и не только за глаза и разве что клочки бумажек как снег на голову не сыпали, предложили взять интервью у д-ра ист. наук Полибия, N., закатив рукава, чтобы доказать, чего он на самом деле стоит, всерьез принялся за дело. Выйдя в интернет, он ничтоже сумняшеся забил в поисковик имя потенциального интервьюируемого. Однако выяснилось, что Полибий уже давно умер.

Эпимифии:

Неверно думать, что глупость беспредельна, — и у нее есть непреодолимые барьеры. Полибию повезло: он вовремя умер.

Ставят совершенно нереальные задачи!

Журналист хвалился, что живет интересной жизнью: встречается со знаменитостями, ньюсмейкерами или другими не менее примечательными людьми. Его собеседник тихо сказал зашедшемуся в восторгах журналисту, что его жизнь интересна не во вторую руку, а в первую, непосредственно: он сам создает источники интереса в своей жизни, а не зависит от интереса, создаваемого кем-либо другим.

Эпимифии:

Море движет собственные воды.

Фонтан бьет, но не своей водой.

Уж лучше фонтан, чем пустыня.

Чтобы изучить навозного жука, зоолог должен был отследить развитие жука из личинки, проследить маршруты его движения, пытаясь понять их логику, для чего ему надо было копаться в навозе; ему даже пришлось попробовать навоз на вкус в разных кучах, на которых жили объекты его исследования. Ну, чтобы понять различия и сходства в их консистенции и текстуре. Немало повозившись в навозе, он сам стал как навозный жук, и мало кто решался стоять рядом с ним, так от него несло.

Эпимифии:

Noblesse oblige.

Басня показывает, что, принимаясь за дело, надо разуметь, чего оно тебе будет стоить.

Уже некоторое время Х проводил нехитрый эксперимент. На тротуаре или в узкой части улицы он принимался обгонять других пешеходов и следил за их реакцией. Во всех случаях обгоняемый, когда понимал, что его обгоняют, притормаживал и уступал дорогу обгоняющему. За все время эксперимента было только одно исключение – ребенок, которого держал за руку начавший было притормаживать взрослый. Ребенок, смотря прямо в лицо Х, попытался не дать себя обогнать, он ускорил шаг и не побежал, словно наперегонки, только потому, что его удержал взрослый.

Эпимифии:

Неписанные правила вежливости, которым неподвластен только еще несоциализированный, предписывают подчиняться и уступать напирающему. «Тут всего шаг до того, чтобы притесняемый начал благодарить притесняющего,» – сделал вывод Х.

Кто-нибудь другой, возможно, будет недоумевать: какая связь между вежливостью и такой аберрацией психики, каковой является Стокгольмский синдром! А ведь возможно, что разница лишь в степени.

Молодой Ростропович пришел к Казальсу, уже маститому мастеру. Казальс выразил желание сыграть для Ростроповича. Ростропович удивился, обычно старшие коллеги просили играть его. Что ж, он стал слушать. Игра Казальса была странной: он, закрыв глаза, проигрывал фразу и делал долгую паузу, во время которой, уже открыв глаза, внимательно изучал лицо молодого человека. Ростропович следил то за движением смычка мастера, то за пальцами левой руки, бегавшими по грифу в быстрых пассажах и, будто задумавшись, прохаживавшимися по струнам на медленных нотах. Сыграв последний аккорд, Казальс встал и, растроганный, крепко пожал Ростроповичу руку.