– Так ему скучно одному, и потом, надо ему ужин приготовить, чтобы после работы он поесть нормально мог. И утром разбудить и на работу собрать.

– Ты смотри, Николай Петрович, сколько заботы о бедном парне! И с чего бы это, а?

– Он мне помогает по немецкому языку к экзаменам готовиться. И я вообще не могу понять, почему вас заинтересовал этот вопрос? Хорошо, больше он у меня ночевать не будет! И если я не сдам экзамен, то ты, Володя, будешь виноват! – со слезами на глазах почти прокричала Аля. – И потом, это же ты его ко мне послал чуть ли не в приказном порядке!

– Ладно, ладно, успокойся, я не против, если он будет за тобой немного присматривать. Можешь учить с ним иностранный язык, – улыбнулся майор.

Тихонов поднялся со стула:

– Ладно, я пойду домой. А ты, Алевтина, будь осторожна. Что ты не говоришь нам всей правды, я нисколько не сомневаюсь, и хочу тебя предупредить, что церемониться с тобой я не собираюсь, есть такая статья в уголовном кодексе, где говорится о сокрытии от следствия фактов и введение следствия в заблуждения и так далее. Почитай на досуге. Там описан лучший вариант, а худший – вспомни Павловых, – Тихонов ушел.

– Володя, он что, меня пугает? – тихо спросила Аля.

– Нет, предупреждает. Знаешь, Алевтина, устал я сегодня, поэтому не буду от тебя правды допытываться, но ты все же подумай, что тебе Николай Петрович сказал. Сегодня Павловы, а завтра кто? Ты не боишься, что это будешь ты?

– Володя, честное слово, я ни при чём! Во всяком случае, то, что я знаю, к убийству отношение не имеет! И единственное, что я скрыла от вас, это то, что Павловы не признают Танюшу за свою внучку.

– Почему? – удивился Владимир Юрьевич.

– Они говорят, что Юля сама им сказала, что Таня не дочь Паши. Володя, но Юля никогда не сказала бы, что Таня не Пашина дочка, особенно после его гибели. Сам подумай, зачем ей это? А с родителями самой Юли я поговорить не смогла, их не было дома. И ещё я не сказала тебе, что у меня кое-что пропало, так по мелочи, но всё равно неприятно, когда знаешь, что кто-то в твоё отсутствие разгуливает у тебя по дому и берёт твои вещи. А девчонки меня ругают, что я ключ кладу под крыльцо, и об этом знают не только мои друзья. Вот поэтому я и меняю замок. Да ты это и сам знаешь.

– Что у тебя пропало? И почему ты мне ничего не сказала? Почему я всё узнаю через третьих лиц?

– Пропало кое-что из хрусталя, подарок девчонок мне на восьмое марта и ещё кое-что.

– Вот что, красавица, бери лист бумаги и подробно – что у тебя пропало.

– Но я не могу вот так сразу вспомнить! Можно я дома посмотрю и напишу, а потом тебе передам? – заискивающе спросила Аля у майора.

– Хорошо. Аля, кому ты звонила? Ты понимаешь, что у меня могут быть неприятности?

– За что? Я же ничего не сделала, только воспользовалась телефоном!

– А теперь представь себе, что ты замешана в убийстве Павловых и предупреждала сообщников?

– Но я никого не убивала, а позвонила… Никого я не предупреждала! – голос у девушки задрожал, и она заплакала.

Владимир Юрьевич поморщился. Он потянулся к телефону, снял трубку и буркнул:

– Ты скоро? Так забери её от меня, отправляйтесь домой учить немецкий, – майор положил трубку, – рыдать не надо, Алевтина, просто надо нам доверять, тогда и не будешь попадать в разные неприятные ситуации.

В кабинет несмело заглянул Сергей.

– Все, Алька, аудиенция на сегодня окончена. Можешь идти. Ермаков, задержишь на минутку! – Владимир Юрьевич подождал, пока Аля скроется за дверью. – Вот что, старлей, отвечаешь за неё головой, понял? Эта записка появилась не случайно. Иди, пока она не удрала.