– Вот это дело! Вот такой аккорд бы нашей рабочей жизни, набило оскомину прудики по особнякам копать. не сбился бы с копейки, давно бы плюнул на эту чмошную контору… Рыба! – и вбил последнюю косточку домино с такой силой в стол, что костяшки разлетелись во всем углам бытовки. – Давайте, мужики, двигаться по домам. Думается, не будет нам сегодня денег.

Все молчали. За окном бытовки уже темнело. Собравшиеся в субботний день последние семь рабочих некогда огромного предприятия «Промэкскавация» это уже давно и сами поняли, но никто не решался сказать первым. Вчера закончили одному местному магнату каскад прудиков с водопадами. Сегодня начальник обещал погасить полугодовую задолженность по зарплате. Собрались по уговору к десяти часам, с утра ждали обещанную зарплату, сейчас уже седьмой час, но никто с наличкой не появился. Сотовый шефа был вне зоны. Расходились молча. Даже не собрали костяшки так надоевшего за весь день домино.

В битком набитом автобусе Рябову стало плохо. Вниз по Ленинскому проспекту водитель-гастарбайтер гнал с такой скоростью и так тормозил на светофорах, что стоявшие в проходах у каждого пешеходника волной давили на стоящих впереди. Рябов стоял у самых поручней, и ему доставалось больше всех. Он уже на подходе к остановке почувствовал себя плохо. Симптомы были точно такими же, как и раньше, когда два месяца провалялся в кардиологии. Сразу значения этому не придал, думал, что всё от переживаний. Он так надеялся на эти деньги! И теперь ехал домой к пустому холодильнику. Таблетки, что пил горстями в течение этих трёх лет, уже закончились. Жена обходилась без прописанных лекарств уже неделю. Скорую вызвали пассажиры, вытащив его, теряющего сознание, на остановке. Очнулся уже в реанимации.

Перед самой выпиской перекинулся парой фраз с лечащим врачом. Тот был на пятнадцать лет моложе Рябова, но смотрелся как одногодок – из-за лысины и седой профессорской бородки. Николай Григорьевич никогда не носил бороды и усов, шевелюра, хотя и седая, была своя, никто никогда не видел его небритым. Флот есть флот. Спросил, как равный равного:

– Сколько мне осталось?

– Не много, – под взглядом сурового пациента, словно на допросе сквозь полиграф, выкладывал свои прогнозы профессор.

– Когда?

– В любой момент, – выдохнуло медицинское светило.

– Понял, – отчеканил Рябов, – иду на абордаж. Брать будем с «полундрой», – повернулся и вышел. Сюда больше не вернётся – это он точно знал.

Выписался из больницы в десять утра. Домой ехать без денег не хотелось, так как в его полуторамесячное отсутствие там стало только хуже. Поэтому первым делом решил съездить за зарплатой в контору. Разведать у товарищей, как там обстановка по этому вопросу, тоже не было возможности: мобильник давно отключился и бесполезным грузом только оттягивал карман. Шёл к трамвайной остановке и усмехался, сравнивая себя с разряженным телефоном.

Этому чуду техники нужна энергия для жизни, ему тоже нужна энергия для жизни, правда, в виде денег. Раньше об этом как-то не задумывался. Особо не шиковал, но в холодильнике всегда что-то было, да и на одежду приличную хватало. Отработав ещё три года на пенсии, проставился мужикам, решив всё-таки отдохнуть. Два-три месяца наслаждался свободным временем. Через полгода оказалось, что покупать продукты и одновременно платить за квартиру и коммунальные услуги как-то с пенсии не получается. Когда погас экран старенького телевизора, купленного за деньги от Государственной премии, в квартире стало ещё тоскливее. Телевизор исправно отработал два десятилетия. Николай Григорьевич знал все болевые точки этого чёрно-белого окна в мир. Сам иногда перепаивал сопротивления, менял платы. Теперь всё было бесполезно, отработал своё кинескоп. Не с «Берёзкой» его ждали тогда из Москвы, а на «Волге», как минимум на «Жигулях». В центральной «Правде» в ежегодном правительственном награждении в разделе лауреатов Государственной премии значилась и его фамилия. Провожали в Москву, в Кремлёвский зал, всем управлением «Облпромэкскавация». Он проставился мужикам в гараже на базе, накрыл стол в управлении. На приличный костюм и ботинки для поездки пришлось занять денег в кассе взаимопомощи и у товарищей. Премию вручал сам Косыгин. У Рябова перехватило дыхание, когда он поднялся на подиум и один из главных руководителей Союза вручил ему толстую папку ярко-бордового цвета. На развороте под серпом и молотом значилось, что он является лауреатом Государственной премии, награждён как победитель социалистического соревнования за выдающиеся достижения в труде. Саму премию в денежном выражении вручали после торжественной части в маленьком окошке в самом конце коридора. Оказалось, указанные в газете четыре с половиной тысячи рублей – это на всех десятерых лауреатов. Николай почти минуту оторопело стоял у окошка, держа на ладонях свои четыре с половиной сотни, а сзади чинно стояли другие девять лауреатов, желающие, как и он, уехать из Москвы на собственной машине. В общем, денег не хватало даже расплатиться с долгами и отметить на работе это великое событие. С женой рассудили философски – нечасто такое бывает, должна остаться память – и купили чёрно-белый телевизор «Берёзка» за двести рублей. Старый «Рекорд» уже замучились таскать по мастерским. Пятьдесят рублей разошлись по домашним мелочам. Приходили соседи, знакомые поздравляли с государственной наградой, приходилось накрывать стол. Последние сто пятьдесят рублей из премии ушли на долги. Остальные долги, набранные в честь такого знаменательного события, пришлось отрабатывать ещё три месяца, вгрызаясь в землю в две смены, без выходных.