Вот и сегодня, включив свет, она первым делом добралась до численника и сорвала листок. «Где же очки?», – она пошарила в карманах передника, – наверно, на печке остались. – Приблизив листок к глазам, с трудом разобрала – суббота. – Ох, снова светлый день. Совсем плохо без очков, вот дурёха, забыла их на печке. Всегда что-нибудь забуду. Это надо же, каждый день что-нибудь ищу… это надо же», – приговаривая, тётка Груняша направилась к печке. Убрав стальной прут, придерживавший дверцу, она открыла печку и разворошила золу. Рыхлый уголь легко рассыпался под кочергой и сыпался в щели решётки. «Надо как-нибудь на днях подпечник опростать. Уж весь чернотой забился, того и гляди вспыхнет, что тоды прикажешь делать».

Расчистив место, тётка Груня сунула в печку горсть тонких лучинок, сверху аккуратно положила щепок потолще. За поленьями пришлось идти в сени.

«Ох, одно мучение с этой печкой – весь день напролёт топишь-топишь, пока в дому тепло найдёт, уже на дворе темно станет. Лежанку тоже надо растапливать, ладноть, это после полудню, – говорила и говорила без остановки. Что бы ни делала, всё время говорила и не могла наговориться. Это стало потребностью. Слова её то вылетали скороговоркой, то текли медленно, нараспев, – это зависело от настроения и от того, что делала Груняша.

Опираясь о стену, с трудом переставляя негнущиеся ноги, она добралась до двери. Скинула крючок с петли, толкнула дверь. Тяжёлая, плотно прилегавшая дверь нехотя, с глухим шумом открылась, обдав морозным воздухом сеней. Тут был полумрак. Груня дотянулась до свисающей с низкого потолка лампочки и закрутила её до конца в патроне. Лампочка вспыхнула, старушка отдёрнула руки.

Сени наполовину завалены дровами. Груня оглядела своё богатство, взяла, обхватив одной рукой, несколько поленьев и пошла в избу. «Ох, спасибо добрым людям, хоть дровами пособили разжиться. Ну что бы я делала без них. совсем бы загнулась, – говорила она, сваливая дрова у печки, – а дрова-то хороши, сухие».

Она отобрала пару берёзовых поленьев и сунула их в печку. «Пусть эти сначала зачнутся, остальные пока повременю. Боязно сразу класть, труба уж сколько нечищеная. Может в трубе загореться. С лежанкой совсем страху натерпишься. В печке хоть труба пролётная, помене опасность-то, а там… И помочь некому».

Старушка дотянулась до фанерной полочки, прибитой к дощатой перегородке рядом с печкой, взяла коробок спичек. Полка при этом жалобно заскрипела, покосилась, покачалась и снова заняла прежнее положение. Груня осуждающе посмотрела на полку. «Того и гляди отвалится, что тоды прикажешь делать… а какая полочка удобная, всегда всё под рукой. Сломается – полдня спичек не отыщешь.

Теперь, чтобы запалить дрова, сложенные в печке, нужен был клочок бумаги. Тётка Груня огляделась вокруг. Её взгляд упал на лежащий на столе листок календаря, что оторвала сегодня. «Вот его надоть на разжигу, а то уж сколько дён газет не несут – нечем печку растоплять. Как было хорошо: и прочтёшь, что делается, и есть что в печку сунуть».

Заковыляла к столу. Добралась. Взяла листок трясущейся рукой и направилась к печке. Прежде чем чиркнуть спичкой и сунуть листок в печку, Груня снова приблизила его к самым глазами и, напрягая их, прочитала. Прочитала и обомлела. «Суббота! Ох, вот дура, как я сразу не подметила. Светлый день ведь сегодня – суббота. Сынок должен обязательно приехать. Сегодня уж точно должен Серёженька приехать».

Ноги сделались ватными, не держали. Груняша схватилась одной рукой за лохматую верёвку, натянутую вдоль печки, второй оперлась о тумбочку, придвинутую к печке, и рукой задела лежащий на тумбочке кухонный нож. Нож завертелся на скользкой клеёнке и со звоном упал на некрашеный пол. Тётка Груня даже забыла про ноги. Отпустила верёвку и прижала руки к груди. «Серёженька приедет – примета верная, уж сколько раз проверенная! Губы с утра тоже чешутся, к чему бы, думала. Сынок сегодня приедет, всё к этому».