Сидоров: Меня напечатают! Меня напечатают!

Кружится по комнате. Сталкивается с матерью и расцеловывает ее.

Потом, не в силах остановиться, расцеловывает и дознавателя тоже.

Дознаватель: Э, э…

Сидоров: Меня напечатают!

Мама Сидорова (Дознавателю): Извините, вас как зовут?

Дознаватель: Моя фамилия Зарядько. Через букву «д». С мягким знаком.

Мама Сидорова: А по имени?

Дознаватель: Елена… Викторовна.

Мама Сидорова: Еленочка, может быть, чайку с нами выпьете? С домашним смородиновым вареньем. У нас такая радость.

Дознаватель: Как вы меня смешно назвали – Еленочка. Вообще-то мне некогда, у меня еще два дознания на сегодня.

Мама Сидорова: Сын вас потом до остановки проводит.

Дознаватель: Право, не знаю.

Мама Сидорова: Пойду заварю чай.

Уходит на кухню.

Сидоров: Я…

Останавливает кружение и смотрит на Дознавателя.

Дознаватель: Вы…

Смотрит на Сидорова.

Мама Сидорова (с кухни): Я быстро, быстро… детишки!

Сидоров и Дознаватель смотрят друг на друга растерянно, с каждым мгновением все более и более смущаясь.

E-mail.

Отправитель: Сидоров.

Получатель: Сидорова.

Тема: Рогалик.

Милая мама!

До поезда еще несколько часов, и я зашел в Интернет-кафе согреться и отправить тебе пару строк. Потому что в телефонном разговоре этого не передать.

В целом все обошлось… не знаю, как лучше объяснить. Короче, все обошлось плохо. Даже мне, сочинителю романов ужаса, сделалось не по себе, едва я сошел с поезда в Саратове. Грязный пасмурный незнакомый город. Когда я спросил первого встречного, где у них тут тюрьма, встречный не ответил. Не ответил, потому что элементарно не знал. Другие тоже не знали и посматривали как-то странно, особенно когда я пытался объяснить, что мне собственно нужна не тюрьма, а специальный зоопарк для интернированных животных с психическими отклонениями. Только через полчаса кое-что удалось разузнать – у гражданина, знакомого с городской тюрьмой явно не понаслышке.

Ехать пришлось на трамвае через весь город, до конечной. Саратовская тюрьма расположена на самом берегу Волги, а специальный зоопарк примыкает к ней, имея общую проходную. Но не основную, а вспомогательную. Чтобы выяснить это, пришлось обойти тюрьму по периметру, причем часовой на пулеметной вышке разглядывал на меня со своей дозорной высоты довольно вопросительно. Саратовская тюрьма – место само по себе мрачное, от которого за километр веет унынием и несвободой, и даже протекающая поодаль мать русских рек не в силах заглушить эту неестественную тоску. Однако то, что предстало внутри специальной зоны, превзошло самые скверные мои ожидания.

Представь, мама, облупленные коридоры, через каждые десять метров преграждаемые решетчатой дверью. У каждой двери пропускной пункт с низкорослым охранником, мне по плечо, не выше: проверка документов, какие-то ненужные вопросы типа «Кем он вам приходится?» и понятливое покачивание головами на уровне моей грудной клетки. Потом, когда вследствие этого безумства я приблизился к полуобморочному состоянию, был чахлый дворик с фанерными щитами-перегородками, через который приданный провожатый вывел меня к вольерам. К вольерам, будто эти наполненные водой и грязью канавы хоть немного напоминали просторные благоустроенные вольеры Московского зоопарка!

Извини, мама, мне трудно не только писать, но и вспоминать этот кошмар: перед глазами мелькают словно обрывки кинохроники, но что-либо конкретно не разобрать. Помню носорога, жалкого и полумертвого, с серой свисающей кожей и отпиленным рогом, которого какой-то дед – обутый, несмотря на плюсовую погоду, в валенки, – пинал лопатой с обломанной ручкой. Только один носорожий глаз был живой, и этот живой глаз двигался вслед за мной, пока я проходил мимо ограды, с такой тоскливой пронзительностью, что мне не забыть его до самой смерти. Зачем дед в валенках пинал беспомощного носорога, ведь все равно не смог бы перевалить его поближе к кормушке, как, вероятно, намеревался? Не проще ли было поднести к носорогу корм – глядишь, тогда у несчастного животного достало бы сил на следующую кормежку? Не знаю, не знаю, и не хочу знать, но это было ужасно! Мелькали еще какие-то потухшие глаза и выщербленные клювы. Запомнилась бесформенная груда перьев и костей, слабо шевелящаяся и постанывающая, из-под которой вдруг вылезло большое раздвоенное копыто. Кто это был? Не ведомо – у меня не достало мужества прочитать табличку.