Как отреагирует Митрофан Порфирьевич на известие о моем интересном положении? «Вот шлюха! – воскликнет он. – А строила из себя честную!» Ирина Васильевна согласно кивнет и вспомнит еще одно определение для таких, как я, – женщина легкого поведения. С полным основанием я могла бы возразить: «Мое поведение столь долго было серьезным, что порцию легкости я давно заслужила».

Хочешь не хочешь, а с мнением новой родни приходится считаться, Лешка им не чужой. Мало того что зятек с гонором попался, так и матушка у него гулящая. Ведь известно, что с мужем я не живу десять лет, значит, ребенка нагуляла.

Кстати, с Сергеем мы не разведены. Следовательно, юридически он будет считаться отцом ребенка. Надо при случае Сережу порадовать.

Домой мы ехали на такси. Лика и Лешка все еще дулись друг на друга. Когда вошли в квартиру, Лешка заявил:

– Отрубаюсь! После обильной еды и флейма (пустых разговоров) я способен только читать великого письменника Храповицкого (спать).

Переодевшись, я пошла в ванную и услышала всхлипы на кухне. Лика сидела в моем кресле и плакала, уткнувшись в кухонное полотенце.

– Ой! – шмыгнула она носом. – Ваше место заняла.

– Сиди! – позволила я и присела на табурет.

– Понимаете, – быстро заговорила невестка, – мои родители простые люди. Но они непростые!

– Ясно дело. А мы сложные, но несложные.

– Да! Мама с папой очень добрые. Они меня очень любят и… – запнулась, – и Лешку, и вас… очень.

– Лика! У тебя прекрасные родители! Тебе с ними повезло, да и нам тоже. Если ты видишь какие-то проблемы, причина не в Ирине Васильевне и твоем отце, а в нас. Мы кажемся снобами, хотя, тешу себя надеждой, таковыми не являемся. Просто нужно время привыкнуть друг к другу.

«Со временем я преподнесу такой подарочек, что вам будет легко слиться на почве презрения ко мне».

– Кира Анатольевна! Я вам тайну выдам! У ПАПЫ БЫЛА ЖЕНЩИНА!

– Одна? – невольно вырвалось у меня.

– Это не мама! – пояснила Лика. – Это совершенно другая женщина, тоже кладовщица.

«Любопытная специализация», – подумала я, но вслух ничего не сказала.

– Она, та женщина, на заводском складе работает, а мама в цеховом, – уточнила Лика. Рассказывая, забыла о слезах. – У папы, это ужасно, конечно, был роман, в результате которого родился мальчик. Никто не знал, то есть не знали, от кого ребенок. Папа дополнительную работу взял и тайно помогал им. А когда мальчику исполнилось пять лет, все открылось. Ту женщину в больницу положили, некому было с Дениской сидеть. Моего братишку Денисом зовут. Подруга той кладовщицы не могла Дениску взять, потому что он краснухой заболел, а у нее свои дети. Вот папа все и сказал маме, и ушел на месяц к сыну. Что мама пережила! Как она страдала!

– Надо думать, бедная женщина!

– А потом папа пришел и говорит нам: согласен на любой ваш приговор, вы моя семья, я вас люблю больше жизни, мне, подлецу, нет прощения, но подлецом я быть не желаю, чтобы бросить одного больного мальца в пустой квартире.

Когда Лика волнуется, речь ее становится простонародной, совсем как у Ирины Васильевны.

– И каков был приговор?

– Мама сказала: «Живи, но чтобы ни полсловом, ни полвзглядом я о тех не слышала». Кира Анатольевна! – заговорщически зашептала Лика. – Мама их кровати в спальне раздвинула и тумбочку в середину поставила. Понимаете?

– Догадываюсь. Епитимья отлучением от тела. Долго продержались?

– Три года!

Я не уловила, говорит Лика с гордостью или с печалью.

– Сколько же сейчас Денису лет?

– Двенадцать. Вы никому не говорите, но я с ним вижусь. Папе ведь нельзя, а он мне все-таки братишка, в смысле Дениска. Смешной, хулиганит, но учится хорошо. Кира Анатольевна, можно мне Дениску сюда привести? Я хочу с ним математикой заняться, чтобы он перевелся в математическую гимназию.