«Понимаешь?» – спрашивал Лёнька.

«Понимаю», – отвечала скрипка.

«Как думаешь, получится? Я очень хочу, чтобы получилось».

«Получится. Я тебе помогу».

Лёнька играл короткую пьесу для концерта бессчётное количество раз: заканчивал и тут же начинал заново, не замечая опустившегося на город синего весеннего вечера и замершей у дверей бабы Вали. Он будто выговаривался за многие месяцы, впервые ощутив, как рождается под пальцами музыка, нежная и светлая.

Став взрослым, Строкин любил момент, когда кто-то из его учеников, пройдя через зажатые пальцы, первые робкие и корявые звуки, усталость тела от следования правилам постановки рук и ощущение, что ты ни на что не годишься, вдруг обретал голос.

– Толик заиграл, – ликуя и немного стесняясь своего ликования, сообщал он жене.

– Ты говоришь так, словно тебя это каждый раз удивляет, – сказала однажды Женечка.

– Да, удивляет. Не то, что он заиграл. А то, что до сегодняшнего дня он делал всё, как я просил, не будучи уверенным в результате. Издавал на инструменте странные звуки, выполнял упражнения. Он не мог знать наверняка, получится ли музыка. То есть до сих пор он работал потому, что полностью мне доверял.

А тогда, в тот далёкий весенний вечер, Лёнька просто радовался, что такая чудесная скрипка по имени Танечка попала ему в руки как раз накануне концерта, и играл, играл, играл.

Женя

По понедельникам и пятницам к концу занятий подтягивались родители, и школа ещё примерно на час оставалась погружённой в неторопливые звуки домашнего музицирования.

Домашнее, или семейное, музицирование Лёнечка придумал девять лет назад, когда Женя только приехала в Новозаводск. Однажды она спустилась в холл поговорить с мамой Димы Коваленко. Директор, проходя мимо, тоже включился в разговор. Он часто тогда неожиданно оказывался рядом с Женей, как бы оберегая от всего нехорошего, что может произойти с ней в его школе: от нападок завуча Шаровой или какого-то недовольства родителей молодым педагогом. В этот раз он переживал напрасно. Женя ученика хвалила, а мама смущённо улыбалась:

– Спасибо, Евгения Александровна, мы стараемся! Ждать вот устаю. Пока Димка занимается, я бы и сама что-нибудь поиграла. Я ведь тоже музыкалку закончила, по классу фортепиано. Немного помню.

– Так пройдите в актовый зал, поиграйте, пока ждёте, – предложил директор.

– А можно? – обрадовалась мама.

Леонид Андреевич кивнул. Они попрощались с мамой Димы и стали подниматься в Женин кабинет. Женя почему-то была уверена, что у директора не столько дела на втором этаже, сколько он просто провожает её. Но на середине лестницы Строкин вдруг остановился:

– А ведь хорошая идея, Евгения Александровна, как вы считаете? – спросил он и, не дожидаясь ответа, деликатно подхватил Женю под локоть, увлекая за собой. Они снова спустились в холл.

– Товарищи родители, может быть, кто-то из вас хочет поиграть на музыкальных инструментах? – громко обратился ко всем присутствующим Строкин.

Сидящие в холле люди посмотрели на него с недоумением, некоторые покачали головой, а чей-то папа пробасил:

– Да я бы поиграл, только не умею.

– А если мы научим? У нас тут школа.

Тогда Женя впервые стала свидетелем того, как рождаются и обретают жизнь идеи директора.

Поначалу желающих было немного: две мамы, одна бабушка и активный папа. Папа водил на скрипку сына Артёма, но сам бы хотел освоить контрабас. Одна мама сказала, что всю жизнь мечтала играть на флейте, поэтому отдала на музыку дочь Лизу. Бабушка Кости когда-то в детстве брала уроки фортепиано. Ну а мама Димы загорелась учиться играть на скрипке.