Казалось бы, жизнь семьи наладилась, Полине только хотелось, чтобы Антон сменил работу, ведь у него имелся диплом инженера. Но, проработав несколько лет кровельщиком, Антон не хотел иного. Начальство жилкомсервиса его ценило, шло навстречу, давая при случае отгулы, а высоту он любил.

Он сам и вывел раз сына-подростка на крышу – показать ему красоту города сверху, – но сын превзошёл отца. С группой ребят заделался руфером, прыгающим по этим самым крышам, – и вот трагический исход: погиб в пятнадцать лет.

Полина винила мужа в гибели сына, тот и сам считал себя виноватым, что не заметил опасное увлечение ребёнка, не заметил, как горели глаза мальчика, когда отец с лёгким хвастовством рассказывал о своей работе. От безутешного горя Антон запил и вскоре был уволен с работы. Какой кровельщик под градусом! Позже устроился посредником на выездной торговле, оказался предоставлен самому себе и скатывался всё ниже. Когда он возвращался домой, от него всё чаще попахивало перегаром или водочкой – он называл эти следы «издержками заключения сделок». Видимо, бутылка водки в иных случаях становилась смазочным материалом.

Шумные разбирательства, скандалы, возрастающая неряшливость двойной нагрузкой ложилась на Полину – мать, потерявшую ребёнка. У неё не было «лекарства», как у Антона, и её страдания шли прямо через сердце, иссушая её. Она заметно постарела от горя и выглядела почти анорексиком – без груди, ввалившиеся щёки и ранние морщинки, бегущие от носа к губам. Если бы не помощь Татьяны Ивановны, Полина могла бы и в психушку попасть! Но с той поры, как удалось освободиться от Антона, оформить развод, жизнь её стала налаживаться. Она даже поправилась на несколько килограммов, так что и щёки её округлились, и сгладились едва обозначенные морщинки на лице. Однако оставалась болезненная стройность фигуры, которой могли бы позавидовать и профессиональные фотомодели!

Этим вечером, собирая на новый день свою сумочку, она обнаружила, что из потайного места в кухонном шкафу исчезли все деньги, до последнего рубля! Там лежала крупная сумма. Полина весь год копила себе на отпуск, легкомысленно сохраняя деньги дома, а не на банковской карте! Сейчас она убедилась, что Антон не забыл местоположение когда-то их общего тайника, а ей и в голову не могло прийти, что он распорядится им, как собственным кошельком. Теперь денег не осталось ни на отпуск, ни на новые решётки на окна.

От бессилия Полина не могла даже заплакать, её грудь сковало, будто льдом. Она одна, совершенно одна. И даже дома не может чувствовать себя в безопасности.

Слёзы на глаза навернулись только тогда, когда она забралась в свою постель.

Наступила долгожданная суббота. Корпоративная вечеринка работников администрации проходила в старинном особняке на Неве: золочёные карнизы, плафоны, расписанные маслом известными художниками, гобелены на окнах, красивого узора дубовый паркет. У высоких – под фуршет – столиков, покрытых белыми скатертями, толпились сотрудники администрации и приглашённые гости, держа на весу бокал с вином или бутерброд с икрой. На общем столе стройными рядами стояли бокалы с золотистым или кроваво-красным вином, и рядом на блюдах аппетитные канапе – крохотные бутербродики с насаженными на шпажки деликатесами.

Виктор Данилович сновал между столиками: чисто выбритая голова, как магический шар, поблёскивала лысиной на макушке, пиджак нараспашку, а едва наметившийся животик, обтянутый белой рубашкой, аккуратно заправлен под брючный ремень. И дорогой галстук тёмно-синего цвета с выпуклым узлом у шеи, напоминающий один из галстуков Президента. Хотя Петренко недавно перешёл на работу в администрацию, все его знали и он знал всех. Он перекидывался словами со своими коллегами и с приглашёнными гостями. Уже несколько раз возвращался к угловому столику, где скромно стояла рядом – но не вместе – с посторонними женщинами и Полина. Виктор Данилович опекал свою сотрудницу: то подводил к столику чиновников, знакомил их с хранителем своего музея, то пристраивался ненадолго сам с бокалом вина или чашечкой кофе.