Видя, что Санёк молчит, продолжил, понизив голос и глядя в стол.

– Вот скажи мне, какой сейчас год?

– Чего?

– Ты не нервничай, просто скажи, какой-сейчас-год?

– Ох, блин, ну и влип же я! Ну, две тысячи седьмой, и что?

– Вот! И что. Тебе это вроде как так и надо, да? А я это только на пивной наклейке прочитал. Понимаешь? Я ведь из тысяча девятьсот семьдесят седьмого года. Сечёшь? Из… тридцать лет… назад.

Сказав это, он спешно положил руку на ладонь Санька, по-видимому, предполагая, что тот сейчас вскочит и бросится убегать. Но тот молча продолжал сидеть и тупо глядеть на говорившего.

– Ну, понятно. Ни хрена ты мне не веришь. Я ведь вижу, ты на меня, как на идиота смотришь. Ладно. Молчи. А я попробую тебе по порядку все рассказать, – хмыкнул, – если успею. Пока ты не сбежал. Я вот представляю, что если бы мне такую же галиматью несли, я бы тоже или сбежал, или бы скорую вызвал. Из дурдома. Так ведь, Санёк?

Санёк молчал. Руками ухватился за стул под задницей, так же тупо смотрел на Бориса и молчал. Видно было, что ближайшие несколько минут он ничего не предпримет. Ступор полный.

– Ладно, слушай. У меня ведь всё это недавно. Буквально несколько дней назад произошло. Хотя, что это я говорю. Несколько дней. Это ведь смотря от чего считать. Или ты понимаешь? А? Ну ладно. В общем, сижу я дома. Жена на работе. Ага. А она попросила меня погладить постельное бельё. А я это в лёгкую. Мне, ты знаешь, это в охотку. Приготовить или помочь что нибудь ей по хозяйству – я с удовольствием. Ну, вот такой я, – расставил в стороны руки, – да я же тут рядом живу, через пару кварталов, – наморщил лоб, – подожди, или жил? Эх, чёрт! Ну ладно. Расскажу до конца, а потом разберёмся. Так вот. Все дело в утюге. Толи шнур где то перетерся, толи ещё какая-то хрень, только долбануло током так, что я с копыт слетел. Представляешь? И, видимо, сознание потерял. А когда в себя пришёл, чувствую, как будто кто-то говорит мне что-то. Вставай, мол, жена вот-вот придёт с работы. А ты валяешься как половая тряпка у порога. Не боишься напугать её? Вот такую херню я слышу. И я, ты понимаешь, сознаю, что это не голос. А как будто думаю я об этом. И как будто и не я это думаю. Как будто кто-то мне эти мысли навязывает, что ли. Нет. Я это объяснить не смогу. Но я тогда же и понял, что это не я сам себе отвечаю. Это кто-то мне внушает. У меня, как ты говоришь, чуть крыша не поехала. Представляешь? Когда вопрос – ответ начались. То есть я сам себя спрашиваю и получаю ответ. То есть я сам себя спрашиваю, мол, что это со мной случилось, чего это я валяюсь на полу? А мне ответ. Током тебя, милейший, стукнуло, осторожнее надо быть. Ага. И что же, я спрашиваю, что стукнуло, что это значит, живой я или нет? Да живой, получаю ответ. Живее всех живых. Ты представляешь, – понизил голос почти до шепота, – так и слышу: «живее всех живых». То есть, как Владимир Ильич.

Борис откинулся на спинку стула и расстроился.

– Эх, ёшкин кот! Ни хрена ты мне не веришь. Я же вижу. Ну, Сань, ну пойми ты меня. Я ведь тебя выбрал, потому, что ты мне показался серьёзным мужиком. Без тараканов в голове. Ну, думаю, вот этот мужчина меня поймёт. Трудно мне одному.

Окончательно расстроившись, он откинулся на спинку стула, вытянул под столом ноги, зацепив при этом ноги Санька. Но не извинился. Даже, я бы сказал, демонстративно не извинился. И помолчав, глядя на всё ещё застывшего, ошарашенного собеседника вздохнул и, тронув его за руку, сказал:

– Слышь, приятель, ладно…, считай, что я пошутил. Больше я тебе голову морочить не буду. Я понимаю, – махнул рукой, – да чего тут понимать. Я бы на твоём месте, наверно, тоже не поверил. Иди, гуляй. Свободен. Пользуйся благами своего капитализма. Хотя, – широким жестом обвел стол со стоящими кружками, – я не против, мы можем продолжить. А поговорим о чем нибудь нейтральном. О девочках, например. А? Они во все времена нашего брата интересовали. А я сейчас вокруг смотрю – одна краше другой! А?