– Знаешь? Ну вот. Слава Богу. А то у меня уже крыша отъезжать от хаты стала. Несёт твой знакомый ахинею какую-то. Вот, давай, разбирайся, а я пока пивка приму.

И уже было приложился к кружавочке, хлебнул пивка и замер с открытым ртом. Хорошо ещё кружку на стол поставил. Он ведь решил, что сейчас всё на свои места станет. Стёпа раскроет «козни» новоявленного шутника Бориса, и они мирно примут еще по кружечке и по домам. Нет. События, что называется, разворачивались. Борис тоже встал со своего стула и, продолжая, как бы здороваясь, трясти руку Стёпы, тоже приобнял второй рукой того за плечо. И стоят они, как старые знакомые, через стол обнимаются, здороваются. И вот они радостные от этой встречи – прямо загляденье. Только вот говорят такие вещи, что у Санька вконец понималка отказала.

– Ещё бы! Как ж это ты меня не знаешь, если на днях ты мне стремянку держал. Я, слышь Санёк, – снёсся Борис к оторопевшему Саньку, – я у них на обувной фабрике оформиловку делаю с ребятами. Полный комплекс. Плакаты, стенды, транспаранты на демонстрацию. И мы на днях большой плакат вешали, а он, – хлопнул Степана по плечу, – нам стремянку принёс. И подержал даже, – одобрил Борис.

– Чё ты мелешь? Какой «на днях»? – у Степана полезли из орбит глаза. Он выпустил руку Бориса и, пощупав сзади стул, неуверенно присел.

– Какой «на днях»? – повторил, – я действительно помню вас, художников, разрисовывали нам стены на фабрике. Так это когда было? А? Санёк! Это знаешь, когда было? Хрен знает когда. Лет двадцать, а то и больше. Я на фабрике уже лет двадцать, как не работаю. А? Я и его запомнил по этой бороде, – кинул на Бориса, – а других то я уже и не помню в лицо.

Степан, растеряв всю свою снисходительность к хмельным напарникам, сидел и вертел головой с одного на другого. Борис, тоже усевшись на свой стул, с любопытством разглядывал Степана.

– Не ломай голову, Стёпа, прошло ровно тридцать лет. Да. Я вот тебя на улице бы не узнал. Нет. А заговорил ты, как-то голову повернул, я тебя и признал. Ты вон, вишь, какой седой. Старый совсем. А на днях парень со мной рядом стоял.

Вот и Борис впервые, по настоящему, растерялся. Он с недоумением смотрел на Степана, качал головой. А Степан, смущённо кашлянув, протянул руку и пощупал за локоть Бориса. Как будто они только что не здоровались за руку и не трепали друг друга за плечи.

– Слушай, дорогой, а ты совсем с тех пор не изменился. Ни капли. Надо же? – откинулся на спинку стула и после затянувшейся паузы прервал молчание, – ты что, правда, с тех лет?

Практичный ум и трезвость Степана помогли ему первому пробить брешь непонимания в свалившейся на эту компанию ситуации. Борис, молча кивнул головой. Новые друзья снова надолго замолчали. Они, наконец то, осознали, что попали в приключение, какое раньше и приснится не могло. Даже Борис, по-видимому, по-новому взглянул на своё положение. Вид постаревшего Степана был тому причиной.

– Ну, так что, приятель, рассказывай, как ты докатился… – Стёпа почесал затылок.

– До такой жизни? – продолжил с кислой улыбкой Борис, – только последний раз, ладно? И, это, – он повернулся к Саньку, – давай повторим? – и кивнул на Степана, – с ним.

– Я, в принципе…, – Санёк пожал плечами.

– Тогда я сам.

Борис встал и направился к стойке, роясь в карманах. Санёк со Степаном молча, как завороженные смотрели сначала вслед уходящему «пришельцу», а потом на подходившего с тремя стаканчиками Бориса. За всё время, пока его не было за столиком, они не проронили ни слова. Так же молча, со знанием дела они приняли по полной, без тостов и лишних разговоров, закусили тщательно бутербродами. Затем, склонившись к столу, стали слушать рассказ Бориса, периодически откидываясь на спинку стула с недоверчивым выражением на лицах, или издавая недоуменные возгласы.