Меня поднимают на ноги и волочат куда-то, я покорно перебираю ногами, я выдохся, сдулся, как воздушный шарик. Я вспоминаю как в детстве смотрел фильмы про войну и концлагеря, тогда меня удивляло, что люди, идущие на расстрел, покорно шли на смерть, не сопротивлялись и не боролись за свою жизнь. Теперь до меня с трудом доходит, что когда тебе так страшно, ты не можешь не то, что сопротивляться, но даже дышать. Я смотрю на свои руки, перепачканные темной жирной грязью, на моих штанах в области паха большое пятно, я обмочился от страха. Один из них окидывает меня взглядом, в нем презрение, смешанное с жалостью:

– У него нет куртки… замерзнет же. Найти его куртку?

Второй махает рукой.

– Да хер с ним… Не замерзнет. Не успеет…

Меня тащат через лес, на проселочной нас ждет джип со снятыми номерами, меня толкают вперед.

– Давай иди. Только без глупостей, понял?

Дверь открывается, из машины выходит человек, он одет в темную куртку с капюшоном, капюшон падает ему на лицо и скрывает его, он скидывает его с головы, но мои глаза полны слез, и я никак не могу рассмотреть его лица. Он делает шаг мне на встречу. Это мой отец.

– Отец, эти уроды похитили меня… – мой голос срывается, он качает головой:

– Я в курсе, это же мои люди, – совсем тихо говорит он и не смотрит мне в глаза.

Только сейчас до меня доходит, что именно он приказал этим уродам похитить меня, я просто не могу в это поверить. Ведь всего лишь за несколько месяцев до этого…

Глава 2

Кофе – мой друг

Музыка – мой drug

И всё, что вокруг – я могу сыграть

Дорога – мой дом

Небо – моя тетрадь

Пока мы вдвоём, мы точно не будем спать…

Нервы

Я слышал, как поздно ночью вернулся отец, сквозь полудрему я слышал, как внизу еле слышно гудели ворота, и я слышал звук двигателя его автомобиля, хотя производители этих монстров и утверждают, что их движки работают почти бесшумно. Я сплю довольно чутко и мое ухо сразу улавливает какие-то посторонние звуки, даже если это всего лишь урчание движка. Я недовольно морщусь и снова пытаюсь провалиться в ускользающий от меня сон. Значит, отец вернулся из командировки, ворочаясь в постели я ловлю себя на мысли, что он всегда возвращается поздней ночью, как будто нельзя эту лишнюю ночь провести в отеле, а не гнать по ночной трассе, выматываясь из последних сил. Он странный. Несмотря на то, что мы живем с ним вместе, я его практически не знаю, и, если честно, совсем не хочу знать. Он для меня лишь источник денег и других материальных благ, которыми он не очень спешит меня одарить. Я вспоминаю, что человеческие детеныши, как самые сложные организмы, наиболее поздно из всех детенышей животных могут жить самостоятельно. Мне двадцать три, а я все еще не могу жить самостоятельно.

Это очень плохо, он вернулся из командировки раньше, чем я рассчитывал, а это значит, что утром меня ожидает семейный завтрак. И разборки. Нудные нотации. У меня уже выработался своеобразный иммунитет на его недовольный взгляд, которым он постоянно ощупывает меня, на его нудный голос, которым он вечно сравнивает меня и его, когда ему было столько же лет, как и мне сейчас. Сравнение, как вы понимаете, никогда не бывает в мою пользу. Он всегда мной недоволен, ведь я, его единственный сын и наследник, вечно не оправдываю высоких надежд, возложенных на меня. Если раньше я как-то и старался соответствовать его высоким ожиданиям, то довольно скоро забросил это занятие, это также невозможно, как допрыгнуть до луны. Кроме меня у него есть еще две дочери, но они еще совсем мелкие и спрос с них небольшой, все-таки они бабы. А с баб в нашей патриархальной семье обычно вообще не бывает никакого спроса, здесь я полностью согласен с отцом. Утром его жена робко входит в мою комнату и отдергивает шторы, в комнату сразу проникают солнечные лучи и причудливыми узорами раскрашивают потолок. Здесь, за городом, всегда просто чудесно, чистый сосновый воздух, птичьи трели по утрам и застывшая в ветвях огромных сосен серебряная луна летними темными ночами. Словом, здесь все по самому высшему разряду: