Об этом волей-неволей приходилось думать. Оттоманская власть налагала немалые поборы за право исповедовать христианство, выражалось это в сдаче приходам храмов в аренду, монастыри же и вовсе отдавались на откуп. Если опасения милосского священника окажутся верны, то следует ждать увеличения арендной, и без того немалой, платы за пользование храмом. Тогда на него и вовсе можно будет повесить замок. Сейчас прихожане с трудом, но платят налагаемую мзду, но она может оказаться непосильной. Церковь закроют, и куда тогда будет податься Верги? С вакансиями в греческих приходах было совсем худо. Подношение же Мурузи античной скульптуры могло поправить дело.

Своими опасениями по поводу увеличения аренды священник поделился со старейшинами прихода, и уже сообща они принялись уговаривать Кентротаса расстаться с находкой. Куда было деваться крестьянину? С одной стороны подступал поп, с другой старейшины, за которыми, считай, вся община, а там ещё чего доброго и турки насядут, тогда вообще придётся молить Бога, чтобы беду отвёл, а не то, что богатства дал. Сошлись на цене в десять раз меньше той, что обещали привезти французы – ударили по рукам на пятистах франках. В голове у Йоргуса вновь поселился сверчок. Цв-и-и-к, цв-и-и-к.

У Верги же в душе не смолкая зазвучал хор, исполнявший на три голоса Agni-Partene – греческий православный гимн Пресвятой Богородице. За помощью доставить подарок в столицу он обратился к турецкому наместнику Милоса и прилегающих островов Сеид-паше. Тот тоже был не прочь угодить Мурузи, а потому немедля дал распоряжение капитану находившейся в его распоряжении шхуны готовиться к отплытию в Константинополь и выделить матросов для доставки статуи на борт. От такой сделки, похоже, выигрывали все, кроме Йоргуса и французов, включая и нёсшегося на всех парусах к Милосу виконта Марцеллюса и попавшего в очередной раз впросак Оливье Вутье.

Всё шло таким ходом, пока ветер, дующий в паруса удачи милосского священнослужителя, не стих в тот момент, когда до гавани благополучия оставалось рукой подать. Существует опять же много версий того, как статуя оказалась на борту «Л» Эстафетт», и все они, по крайней мере, героические. Так, по одной – экспедиция французов опоздала, и им пришлось устраивать погоню за турецкой фелюгой, увозившей Богиню. Отважные французские моряки взяли турецкое судно на абордаж и в рукопашной отбили сначала верхнюю часть статуи, а уже затем турки под страхом смерти сами выдали им нижнюю. По другой – Марцеллюс с компанией появились в тот момент, когда статуя находилась на берегу и готовилась к погрузке на турецкое судно. Два десятка матросов под командованием секретаря посольства бросились освобождать статую. Завязался самый настоящий бой, микро-мировая война, победителями из которой вышли европейцы.

Не находите, что всё это звучит, словно цитаты из представления виконта к награде. Не исключено, что так оно и есть. Но все вариации роднит одно обстоятельство – руки статуи во время схватки были отбиты и то ли улетели за борт, то ли их «втоптали в грязь». Откуда грязь на каменистом южном острове?! Бедная Богиня! Если верить этим байкам, то получается, что едва ли не само каменное изваяние ожило и отбивалось от ненавистных османов, отстаивая своё право на жизнь в Лувре, а не в серале султана. Правда, почему-то никто не обращает внимания на слова в докладе Марцеллюса, где, описывается «битва» на берегу, он указывает, что груз был упакован. Если так, то каким же образом он мог быть изувечен? Да просто никому до самой истины нет дела.