Вид поля привёл крестьян в бодрое расположение духа: кукуруза взошла дружно, всходы обильно полило дождями, так что следовало ожидать хорошего урожая. Вдохновившись увиденным, Йоргус размышлял о том, на что в первую очередь потратит деньги от продажи части урожая. А возможно, если даст Господь, удастся что-то и отложить. Но не на чёрный день откладывал милоссец. Его заветной мечтой была небольшая маслобойня. Имей он её, не пришлось бы полностью зависеть от того, уродится кукуруза или нет, да и самому, глядишь, не надо будет горбатить спину с мотыгой в поле. В том, что маслобойня будет выгодным предприятием, сомневаться не приходилось. Оливковых деревьев в округе росло предостаточно, а вот маслобойня на острове имелась всего одна – в самом большом селении Плаке. Туда-то и свозили мешки с оливками местные крестьяне, кто на продажу, кто на переработку. Маслобойня же была небольшой и довольно ветхой. Того, что стекало по её жёлобу, с трудом хватало самим милоссцам. Вот если бы запустить новую… Эх, говорят, появились какие-то чудо-машины на паровой тяге. У них и выход масла больше, да и выработка выше. Тогда смело можно бы было загадывать и о поставках за пределы острова. Во всяком случае, оливковое масло, или, как его ещё называли европейцы, – прованское, охотно покупали на кораблях, под разными флагами заходивших в главную гавань острова, городишко Адамас. Ещё бы не брать им такое! Ведь на Милосе рождалось не просто оливковое масло, а густой зеленовато-жёлтый нектар, да такой ароматный, что от одного только запаха начинало слегка першить в горле.

Бывая в Адамасе, Йоргус непременно посещал церковь Святой Троицы и, молясь о здравии живущих и царствии небесном для усопших родственников, неизменно прибавлял в конце просьбу к Всевышнему помочь ему в осуществлении мечты. Но тот оставался глух к мольбам крестьянина, или его уши были забиты просьбами других. Во всяком случае, тряпица, связанная по углам в узлы, куда милоссец заворачивал маслобойные деньги, тяжелела серебряными монетами не больше, чем беременная мышь, и так же быстро облегчалась – непредвиденные нужды сыпались, как манна небесная на Моисея и его соплеменников во время сорокалетних скитаний после исхода из Египта. Сейчас там хранилось лишь несколько турецких курушей или, как их ещё называли, – османских пиастров, которых хватило бы разве что на рычаг для пресса.

Но дошёл-таки черёд и до рассмотрения просьб в меру трудолюбивого и честного грека, занесённых в небесную книгу жалоб и предложений. Милость добралась до Адамаса на фрегате «Л» Шевретт» и бросила якорь невдалеке от стен храма Святой Троицы. В шелесте парусов при обострённой и чуткой интуиции можно было услышать шуршание купюр, а в лязге якорной цепи – звон монет. Но ни самому Йоргусу, ни его сыну с племянником, даже вздумай они выделить эти обычные портовые звуки среди других подобных, они не показались бы особыми знаками, а остались тем, чем и были на самом деле: шелестом парусов и лязгом якорной цепи. Подобные откровения доступны либо тем, кто избавлен от мыслей о хлебе насущном, либо абсолютно нищим. Кентротасам не повезло уродиться среди одних, но они не могли позволить себе оказаться среди других.

Крестьяне возились с камнями, выламывая их из древней кладки и укладывая на телегу, то и дело покрикивая на осла, норовившего добраться до молодых сочных побегов кукурузы. Однако целенаправленность животного не могли поколебать людские брань и удары, и в тот момент, когда отец с сыном из последних сил пытались взгромоздить на телегу тяжеленный монолит, осёл в очередной раз сунулся к посадкам, и поклажа полетела наземь. Вот только на этот раз упёртой животине не досталось по хребту, а слова застряли в горле только и ждавшего повода выдать бранную тираду Йоргуса.