– У меня друг пропал! Сенька! – закричал Никита.

– При каких обстоятельствах?

– Ну… он в кусты полез! И исчез! Совсем!

– Имя-фамилию-адрес знаете?

– Да! Арсений Головин! Весенняя, тринадцать! Седьмой этаж, квартира сто пять!

Диспетчер в трубке немного помолчала.

– Не волнуйтесь. Уже выехали по этому адресу. И скорая. И пожарная. Ждите.

– Почему скорая? Какая пожарная? – оторопело спросил Никитос.

Он немного помедлил, принимая решение. И помчался в сторону дома Сени.

Пожарная машина уже стояла перед подъездом, задрав вверх длиннющую лестницу. По ней друг за другом поднимались пожарные, таща за собой резиновый шланг. Никитос знал, как он называется. Пожарный рукав! Другая красная машина, завывая сиреной, въезжала во двор, с трудом протискиваясь мимо скорой помощи.

Из квартиры на седьмом этаже валил чёрный дым. Окна были открыты. Никитос отчётливо видел синие в горох занавески: такие знакомые, БабЗинины. Он опомнился и схватился за телефон. Включил камеру, стал снимать.

Тут дверь подъезда распахнулась и показалась бригада медиков. Пятясь и стараясь не споткнуться на ступеньках, они вытащили на улицу носилки. Никитос укрупнил кадр и чуть не упал. На носилках, с чёрным от копоти лицом, лежала Сенькина бабушка.

– БабЗин, ты чего?! – глупо закричал Никитос, забыв про телефон.

Она распахнула невидящие глаза, приподнялась из последних сил, протянула к нему дрожащую руку:

– Сеня… внучок… Как же ты без меня?! Один?

Обессилев, откинулась на подушки.

– Отойди, парень, не мешайся!

Санитары спешно упаковали носилки в машину. Двери захлопнулись. Истошно воя, скорая рванула с места.

Никита остался стоять, чуть не плача:

– Сеня… БабЗин… Вы куда?! Вы чего?

…Так. Надо медленно повернуть голову вправо… влево… Нет, не померещилось. Сенька действительно стоял посреди поляны гигантских цветов с огромными, плавно качающимися лепестками и хищными тычинками. Выше торчали грибы в человеческий рост: празднично-гороховые мухоморы и полупрозрачные бледные поганки на тонких ножках. Птицы выводили симфонические трели. Как шатёр, поляну накрывали огромные листья папоротника. А выше, далеко в небе, исчезали мощные стволы деревьев, кроны которых скрывались за облаками. «Секвойи, что ли?» – подумал Сенька. Трава под ногами, похожая на сахарную вату, хрустела. Всё это светилось и переливалось, как в лазерном шоу.

С трудом выдирая ноги из липкой поляны, Сеня двинулся вперёд. К болоту, которое как будто дышало вдалеке, вспухая разноцветными, дурно пахнущими пузырями…

Тем временем Кикимора торопливо стянула плащ, сдёрнула с головы платок, с лица – очки и осталась в чём была. То есть в драном сарафане из тинной рогожки, украшенном травами, ракушками улиток и полуистлевшими листьями. Свой тайный свёрток она запихнула в корни, которые так высоко торчали из мха, как будто дерево собиралось стряхнуть с них землю и уйти. Гнилой ветерок гнал с болота пропахшие забытьём клочья тумана. Там, где повыше – на сухом берегу, – перебирала листьями яблоня. Стройная, молоденькая, украшенная ожерельем из светящихся яблочек, она была похожа на девку на выданье. За ней на опушке примостилась кривая ветхая изба, стены которой поросли мхом, а крыша прогнулась под тяжестью времени, словно коромысло.

Не обращая внимания на знакомый пейзаж, Кикимора прокралась к зелёной воде. К месту, где в болото втекал весёлый ручеёк, напоённый травами, очищенный песком. Дойдя до места, Кикимора бухнулась на колени и принялась жадно лакать воду.

– Твой дом – лес! – раздалось у неё за спиной. Голос был громким и каким-то деревянным.

Ближайшая коряга, поросшая обломанными ветками, ожила и превратилась в Лешего. Тот сверлил её глазами, которые едва можно было различить в морщинах его тысячелетней коры. От неожиданности Кикимора чуть не свалилась в воду и рассердилась: