– Дед, ты же сам в КГБ работал, ты должен знать!

Аристарх Маркович недовольно поморщился. Он хотел проигнорировать вопрос внука, якобы не расслышав его, но Никита оказался настойчив.

Аристарх Маркович оторвался от газеты и, поправив висящие на кончике носа массивные очки в темно-коричневой черепаховой оправе, преувеличенно рассеянно взглянул на мальчика:

– Ты что-то спросил, Никита?

– Дед, не прикидывайся, ты слышал мой вопрос. Ты ведь в КГБ работал и должен всё знать.

Что-то в вопросе внука не понравилось Аристарху Марковичу. Новые, незнакомые нотки зазвучали в голосе мальчика. Нотки сомнения и даже совсем уж несвойственного Никите ехидства. Что ж, видимо подошло время, и пришла пора объясниться.

Аристарх выпрямился, свернул „Советскую Россию“ и аккуратно положил газету на край круглого темно-малинового столика, покрытого узорчатой желтой скатертью-паутинкой. Затем внимательно посмотрел на мальчика, разглядел книжку Солженицына в его руках и вздохнул сокрушённо.

– Что тебе сказать, – начал он медленно и осторожно, – моя молодость прошла в сложное время. В предвоенные годы мы строили могущество нашей Родины, нас окружали враги, и с ними приходилось бороться. Этим и занималось сначала ОГПУ, потом НКВД, а затем и КГБ. Это всего лишь разные названия одной и той же организации, в которой я работал когда-то.

Мальчик внимательно выслушал торжественную тираду Аристарха Марковича и тут же задал новый вопрос, вполне сочувственным тоном; казалось, он просто не до конца понял дедово разъяснение:

– Дед, а вот здесь пишут, – он указал на книжку, – что часто арестовывали невинных людей и ссылали в лагеря, а многих расстреливали. Это были ваши ошибки, да?

И тут Аристарх Маркович внезапно ощутил неприятный озноб в теле, у него застучало в висках и дрогнули руки. Он потянулся к пачке „Кэмела“, валявшейся на краю стола, достал сигарету и прикурил от бронзовой зажигалки в виде охотничьего патрона.

Вокруг заметно потемнело. Казалось, сама ночь сквозь деревянные решетки террасы протягивала к ним свои липкие, мокрые щупальца, и только мягкий свет лампы под зеленым абажуром останавливал этих зловещих посланцев тьмы от последнего рокового рывка.

Старик неловко поднялся с кресла и встал на пороге террасы, на границе освещенного пространства. Задумался тяжело, выдыхая сквозь ноздри дым в ночь.

– Дед, а ты сам арестовывал людей? – новый вопрос внука как будто толкнул его в спину своей неожиданной резкостью, заставил поперхнуться дымом и закашляться.

– Что, что ты сказал?

Аристарх Маркович явно растерялся и потерял нить рассуждений.

– Я спрашиваю, сколько людей ты лично арестовал и отправил на погибель в Сибирь? – и теперь Аристарх Маркович к своему немалому удивлению отчетливо расслышал в словах внука откровенно издевательские нотки.

Пораженный резко изменившимся тоном Никиты, он обернулся и тут же буквально наткнулся своим растерянным взглядом на неестественно горящий взгляд внука. Красивое лицо Никиты с угольями пылающих глаз было странно бледно.

А дальнейшие события повергли несчастного Аристарха Марковича уже действительно в шоковое состояние. Мальчик начал выдавать такие коленца, что Аристарх засомневался в сохранности собственного рассудка. Небрежным движением Никита швырнул на стол книжку, схватил пачку „Кэмела“, ловко выщелкнул оттуда сигарету, запалил её от зажигалки и задымил, жадно затягиваясь всей грудью. Потом вскочил со стула, который тут же опрокинулся от резкого движения и, облокотившись обеими руками на край стола, наклонился к Аристарху Марковичу и прокричал грубым, визгливым голосом: