– Это что за медицина, если не может спасти мою дочь? – отец скомкал в руках не затушенную сигарету и даже не почувствовал боли.

– Мы не всесильны, голубчик.

– Какой я вам "голубчик"?!

– Извините, папаша, вредная привычка, ещё с гражданской войны осталась. Вам лучше успокоится, ваше состояние чувствует и дочь, попытайтесь не показывать ей своего горя.

Мать с девочками вышла из хаты.

– Какого горя? – спросила она.

– Вот, Екатерина Петровна, врач говорит, что Любашу нам не спасти.

– Это как? – слова застряли в горле матери…

Девчонки заревели в голос, по щекам Вани тоже потекли слёзы, а мать застонав, рухнула на деревянную скамейку. Врачи подбежали к ней и дали что-то понюхать.

– Кто-нибудь, принесите ей воды!

Доктора из Глухова уехали, местный врач, как показалось Лильке, обращаясь в пустоту, сказала:

– Каждые три часа я буду приходить ставить уколы, теперь только ждать, уже всё не в наших силах.

Село гудело, как пчелиный улей, люди обсуждали и пересказывали случившееся в доме Демьяна Васильевича и Екатерины Петровны. Многие приходили к ним и предлагали помощь, но чем они могли помочь?

День незаметно скатился к вечеру. И даже птица молчала, хотя просидела весь день во дворе. За беспокойным днём наступила вторая бессонная ночь, потом ещё один такой же бесконечно тянущийся день, но и он не принёс облегчения Любаше. К вечеру Любы не стало…

Лида не понимала, как такое могло случиться, почему не стало их доброй старшей сестры! Именно Любаша придумала называть её Лилькой: "Ты у нас красивая, как лилия, – говорила Люба сестре. – Вот только бегаешь с пацанами! Смотри, вырастет из тебя не "красна девица", а Лилька-разбойник!" И Любаша весело смеялась, сейчас, вспоминая эти слова, Лилька горько плакала.

На похороны собрались друзья и родственники, ближние и дальние, из ближних деревень и даже из Киева и Харькова. Народу было столько, что большая хата не могла всех вместить, поэтому часть гостей разместили у соседей.

Приехал и батюшка, но его отец в хату не пустил.

– В моей хате попов не будет, ишь, чего удумала Екатерина Петровна!

– Демьян, как же так? Ведь отпеть надобно…

– Я сказал нет, чем бог помог моей доченьке? И чем теперь поможет? Дочка наша – комсомолка!

– Так ведь крещёная она, – возразила мать.

– Что было, то было, забудь! Сама, как хочешь, а детей в свою церковь не води!

Из Студёного приехала сестра Екатерины, Прасковья с мужем, а с ними "вредная старуха". Маленькая, казалось совсем высохшая старушка с тёмным морщинистым лицом и тёмными, узловатыми руками, на ней была одета чёрная шаль, отчего она казалась ещё страшнее.

"Всё эта бабка ходит, всем указывает, – думала Лида. – Даже с отцом поругалась, он не разрешил свечи в хате зажечь. Ну и противная, опять что-то бормочет себе под нос".

Лида выскочила из комнаты, где стояла домовина, она нашла во дворе Надю и они пошли подальше от этого страшного места.

Наде старуха тоже не понравилась, она её сильно боялась.

Любу хоронили всем селом, из Глухова приехал духовой оркестр. Когда домовину опускали в землю, плачь людей, разговоры и музыка слились в одну непонятную аморфную массу, все вокруг затопило нестерпимым горем, наступили жуткие минуты пустоты и беспомощности.

Бабушка из Студёного и на погосте не промолчала, её слова врезались в память Лильки на всю жизнь.

– Люди, что вы ревёте? – вдруг спросила она, бросив горсть земли в могилу. – Да Любаша, ушла от нас, но она, быть может, самая счастливая! Любонька не узнает горя, которое предстоит всем узнать! По себе рыдайте, а Любу сам Господь в свои чертоги принял и сбережёт, нечего её оплакивать!